Непредсказуемый.
В детстве его почти не наказывали. Мать, женщина рассудительная и мягкая, лишь изредка повышала голос. Обычно она опускалась на корточки, поравнявшись с ним ростом, и спокойным, чуть усталым голосом объясняла, в чём суть ошибки и как можно поступить иначе.
Мальчик рос уверенным – не упрямым, не дерзким, а именно уверенным, как бывают уверены те, кто с малых лет не знал страха. Он не ходил в школу – мать считала, что посторонние люди могут сбить его с пути. Учился дома, по книгам и старым учебникам.
Иногда к ним заходил сосед – пожилой англичанин, некогда преподаватель, человек с изрядным запасом терпения и иронии. Он учил мальчика языку, а потом вместе с ним читал Шекспира вслух, без перевода. Мальчик рано понял, что слова могут звучать красивее, чем музыка, и что в них скрыта власть.
Он вырос стройным, высоким, с копной вьющихся каштановых волос и ясными, уверенными глазами. В любых ситуациях действовал быстро и хладнокровно, полагаясь лишь на себя и интуицию. В пятнадцать лет у него уже было своё дело – небольшое, но прибыльное. Он знал, кому и сколько должен платить, и ещё лучше знал, чего не станет делать никогда.
Однажды, поздно вечером, в переулке его попытались ограбить. Нападавших было трое. Он не испугался – просто остановился и, улыбнувшись, сказал, что хорошо знаком с отцом одного из них. Несколько коротких фраз – и вся троица исчезла, словно растворилась в темноте. Он спокойно продолжил путь, не запачкав рук.
Девушки его любили, но он, кажется, не умел любить. Улыбался, вежливо слушал, но за всем этим было ощущение стены – лёгкой, прозрачной, но непроходимой. Ему было интересно почти всё – кроме людей.
Знакомые называли его «непредсказуемым». И действительно, никто не мог угадать, где он появится завтра, что решит, куда направит своё внимание. Казалось, он и сам жил по какому-то внутреннему закону, не нуждаясь ни в одобрении, ни в дружбе.
Но годы шли. Дела множились, счета росли, а тишина – та самая, из детства, где мать шептала ему разумные слова, – куда-то исчезла. Вместо неё пришло ощущение бесконечного шума: городского, человеческого, внутреннего.
Иногда, поздно ночью, он сидел у окна, смотрел, как по стеклу течёт дождь, и чувствовал странное беспокойство – будто его покидает что-то важное, невидимое. Он ловил себя на мысли, что не помнит, когда в последний раз смеялся по-настоящему.