Читать онлайн Деревенская кукольница

Пролог

Дождь за окном всё лил, прочерчивая косыми струями стекло. Лиде казалось, что не окно – жизнь её он перечёркивает вот так, снова и снова. В мутной серой пелене растворился весь мир – не стало ни широкого двора, ни штакетника, ни калитки, ведущей к лесу. И пропал старый дом, одиноко стоявший за околицей. Тщетно Лида пыталась рассмотреть слабый свет в верхнем его окошке. Лишь на миг взблеснуло что-то яркой искоркой и пропало.

Зря она сюда приехала. Зря послушала Натку.

– Лидок, а поезжай в Пряхино! Бабкин дом давно проведать надо, мы в этом году не собрались. Поживёшь сколько потребуется. В Пряхино хорошо. Тихо, красиво. За калиткой лес начинается. Всё как ты любишь. Главное, что никто там тебя не знает и мешать тебе не станет. Успокоишься, отдохнёшь. А потом подумаешь, как дальше жить. То, что тебе сейчас нужно, Лидок. Решайся!

И Лида решилась. Натка умела убеждать. Да и что ей ещё оставалось в нынешних обстоятельствах – без работы, без мужа, без душевного спокойствия…

В одночасье Лида потеряла всё. В их небольшой семье планировались серьёзные изменения – намечался переезд в другой город. На квартиру быстро нашлись покупатели. Лида уволилась с работы. Были собраны чемоданы, упакованы вещи… И тогда, в самый последний момент, муж неожиданно признался, что уезжает, но не с ней.

Потрясённая Лида слушала его сбивчивые объяснения, с трудом вникая в их смысл.

– Так получилось… Прости… Давно люблю другую… Ничего не могу поделать…

Люблю другую? А как же она?! Её чувства? Её мнение?

Этого просто не может быть…

Но это случилось.

Муж оставил её растерянной. Оглушённой. Совершенно беспомощной. Они всегда всё решали сообща, и теперь она осталась одна. Никому не нужная брошенка.

В начале Лиде в Пряхино даже понравилось. Она немного ожила за простыми бытовыми хлопотами – осмотрелась, убрала в доме, побродила по крохотному городку. Дом Наткиной бабушки был предпоследним на тихой окраинной улочке. За ним на небольшом расстоянии помещался только один – заброшенный, нежилой. Давно оставленный людьми дом совсем обветшал. Слегка завалившись на бок, он напоминал теперь нахохлившуюся старую птицу. Лида долго рассматривала его издали, не решаясь подойти ближе. Остатки былой красоты ещё сохранились в узорах резного крыльца и наличников. Кое-где на стенах лоскутками-заплатками светлели кусочки голубой краски.

Отчего-то тот дом притягивал Лиду. И она решила, что обязательно заглянет туда. А ещё выберется в лес. Подышит прелым стылым ноябрьским воздухом, поищет поздние грибы.

Но вскоре погода испортилась. Зарядили дожди, дорогу на улочке развезло грязью, и отступившая было тоска нахлынула с новой силой. Занять себя было решительно нечем – интернет не ловил, телевизор она давно уже не смотрела. Любимую книжку, захваченную в утешение, перечитывать не хотелось. И Лида привычно доставала спицы и голубой свитер – задуманный до развода подарок мужу. Оттенок был выбран специально под цвет его глаз. С мазохистским упорством она продолжала вывязывать узоры на ярком полотне, и выходило красиво да ровно, залюбуешься. Вот только на душе с каждым новым вывязанным рядом делалось всё тоскливее и горше.

Просыпалась Лида теперь рано. И долго лежала в темноте. Шумел дождь. Ветер тёрся о стены дома. И тот откликался, поскрипывал да вздыхал. А Лида пыталась представить, что её ждёт впереди. Как она станет жить дальше? Где найдёт силы для этого? Чем займётся? На прежнюю работу она ни за что не вернётся – стыдно и противно слушать шепотки за спиной, ловить косые взгляды коллег. Да и не возьмут её обратно, место давно занято.

С усилием поднявшись, Лида шла на кухню. Скорее, по заведённому порядку, чем по надобности, кипятила воду в стареньком чайнике, заваривала зелёный чай.

Иногда к ней заглядывал сосед – дед Лёва, поздороваться и спросить, не надо ли чего. Лида вежливо благодарила, но в дом не пускала. Не хотелось ей сходиться с местными, обсуждать свою жизнь.

Дед вздыхал, поглядывал сочувственно и приглашал вечерять.

– Мы у Поли собираемся – здесь недалеко, через два дома. За разговорами и время быстрее бежит, и веселее компанией-то.

Приходили и соседки. Шумная, весёлая баба Поля и её дочь Валентина, раскрашенная, словно матрёшка, с высоко взбитой причёской, прочно зацементированной лаком. Валентина работала в маленьком магазинчике в начале улицы. Продавала всякую мелочёвку – бакалею, выпечку… Она поглядывала на Лиду с настороженным недоумением – странной и непонятной казалась ей городская. Невзрачная. Бледная. На голове короткий ёжик волос. Косметикой не пользуется, одевается неброско. Поначалу Валентина пыталась взять над Лидой шефство. Но та неловко, но твёрдо отказывалась пойти вместе в кино, в кафешку или в клуб. И постепенно её перестали приглашать. Оставили в покое.

Свет в заброшенном доме Лиде привиделся недавно. Из-за непогоды отключилось электричество, и она зажгла несколько свечей, расставив их в ряд на подоконнике. Глядя на огонь, вспоминала прошлое, свою, казавшуюся обманчиво счастливой и безмятежной, жизнь и тихо оплакивала её. Последнее время она часто плакала – жалея себя, думая о муже, представляя, как будет жить без него.

Этой печальной осенью Лида чувствовала себя как никогда одинокой. И в этом доме. И в этом ноябре. И в целом огромном мире. Когда отчаяние и тоска переполнили её настолько, что не было сил вздохнуть, за стеклом вдалеке мигнул огонёк, крохотным слабым всполохом света. Лиде показалось тогда, что он появился не случайно, что кто-то словно отвечает ей и для этого тоже затеплил свечу. Пока Лида напряжённо вглядывалась в темноту, огонёк то появлялся, то исчезал и вскоре совсем угас. Но он стал для Лиды спасательным кругом, сигналом, предназначенным ей одной, – держись, жизнь продолжается, я рядом! С тех пор Лида зажигала по вечерам свечи и, присев возле окна, ждала ответного знака. Отчего-то ей казалось, что, если он появится, всё будет хорошо. Всё у неё наладится в жизни.

Дожди прекратились внезапно. Утих и ветер. Сильно похолодало. Небо надвинулось низко-низко. И вскоре первые лёгкие снежинки закружили в воздухе. Укутавшись в огромную тёплую шаль Наткиной бабушки, Лида вышла за калитку и медленно направилась к лесу. Возле старого дома она по обыкновению остановилась. И замерла: в верхнем окошке мерцал огонёк, теперь она отчётливо видела его отблеск за стеклом.

Не задумываясь, Лида поспешила к калитке и почти справилась с крепкой щеколдой, когда сзади окликнули:

– Стой! Не ходи!

Издали спешила к ней Валентина, махала рукой:

– Не ходи туда! Дом брошенный, ветхий. Пол может провалиться или ещё чего.

В ответ Лида кивнула на окно:

– Там кто-то есть.

– Придумала тоже, – отдышавшись, Валентина спустила на землю крохотную собачку в комбинезончике. Та сунулась было к калитке, но тут же отскочила, прижалась к ногам хозяйки. – Никого там не может быть. Дом лет двадцать пустует, с тех пор как Тереньтича не стало. Он бобылём жил, некому было оставить добро.

– Но вон же свет, – Лида обернулась и ничего не увидела больше за мутным да тусклым стеклом.

– Ты из этих что ли… экстрасенсов? – Валентина сгребла собачонку с земли. – Пошли отсюда. Неспокойно мне как-то.

– При чём здесь экстрасенсы? – не поняла Лида. – Этот огонёк я вижу не первый раз. Уже несколько дней по вечерам, а сегодня с утра.

– При том, – Валентина оглянулась на дом и ускорила шаг. – Его только Семёновна видала. Но она была особая. Знающая. Многое могла.

– Семёновна?

– Ну. Ты ж в её доме проживаешь. Насовсем приехала?

– Я временно. Наташа, её внучка, моя подруга.

– Понятно-о-о. А мы подумали, ты новая жиличка. Нехорошо, когда дом надолго пустой остаётся. Завестись может всякое нехорошее. Вот как там, – и Валентина махнула рукой назад. – Ты не суйся в старый дом больше. Ясно тебе?

Это бесцеремонное требование возмутило Лиду. Что она себе позволяет, разговаривает с ней как с девчонкой! Но она сдержалась, лишь пробормотала в ответ:

– Да кто там может быть? Бомжи, разве…

– Нет у нас бомжей. Да и не полезут они в такое место. Нечистое оно. Там теперь пустодомкины[1] хоромы.

– Пусто… чьи? – не разобрала Лида.

– Не твои! – грубовато отрезала Валентина. – Приходи вечерять, мамаша моя просветит. Всё, бывай, городская, мне магазин открывать пора.

И прочь пошла по улочке, покачивая бёдрами и фальшиво напевая.

Валентина не нравилась Лиде. Бесцеремонная, грубоватая манера общения и снисходительный тон вызывали лишь раздражение. И эти недомолвки… Явно ради того, чтобы показать свою значимость.

Придумала какую-то пустодомку и всё для того, чтобы заинтриговать, заманить её на посиделки. Лида понимала, что её визит вызывает интерес у местных, охочих до новых впечатлений. Небось уже перетёрли ей все косточки, обсуждая возможные причины приезда в Пряхино.

– Ни за что не приду. Не дождётесь, сплетницы, – пробормотала она и обернулась.

В верхнем окошке вновь взблёскивал и таял неяркий свет. Он показался ей приветливым, словно маячок. И решившись, она вновь направилась к дому Тереньтича.

Тихо было в доме и сумрачно. Лида с любопытством осматривалась, отмечая печальное запустение и скромность обстановки.

Покосившиеся ходики на стене, крепкий стол у окна, чуть дальше диван с небрежно наброшенным клетчатым пледом. Рядом на полу – газета… Словно хозяин вышел куда-то в спешке и скоро вернётся. Всё сохранилось нетронутым, только было серое от пыли. Грязное. Словно присыпанное пеплом.

Из коридорчика наверх вела деревянная лестница, и Лида, осторожно ступая, поднялась по ней. Она оказалась в крошечном чердачном помещении. Везде громоздились ящики, короба, заполненные какими-то инструментами, пузырьками, коробками с красками, деревянными чурбачками.

На полу отчётливо выделялись мышиные следы, валялся мусор: клочки старых газет, обрывки чего-то грязно-серого, пушистого. Неподалёку, прислонённая к стене, обнаружилась и прялка. Остатки яркой росписи из цветов и листьев указывали на былую красоту. Рядом с прялкой на полу Лида увидела огромный грязный ком – что-то вроде гнезда. В нём, среди скрученного тряпья и газетных обрывков, помещалась куклёха – так Лиде показалось поначалу. Вытянутая деревянная палочка, обёрнутая пёстрым лоскутом, из-под которого торчали какие-то нитки. Один конец палочки был утолщённый, будто в шапочке, а другой оканчивался остриём.

– Веретено, – догадалась Лида. Похожее она видела когда-то давно. У бабушки. Вот только зачем его обернули в тряпку?

В руки взять веретено Лида не решилась. Лишь рассматривая, осторожно поворошила ногой.

Под окном в кованом сундуке обнаружился целый склад холщовых мешочков, заполненных ладно выструганными фигурками-чурбачками. Небольшими, сантиметров десяти в длину.

На крошечном подоконнике стоял в плошке оплывший огарок.

Значит, ей не привиделось! Кто-то недавно был здесь и зажигал свечу. Возможно, он и сейчас здесь. Прячется где-то рядом.

Лиде вдруг стало не по себе. Сделалось зябко и страшно. Захотелось поскорее уйти. Сама не зная для чего, она подхватила один из мешочков да поспешила прочь.

С этого момента и начались в её доме странности.

Ночью слышалось Лиде сквозь сон бормотание. Кто-то шлёпал по полу, недовольно что-то бубнил. После пел тихо да заунывно. А потом опять – шлёп-пошлёп и к кровати. Проснулась Лида – а пошевелиться не может. И глаза не открываются. А по лицу будто кто пёрышком водит. Остро и щекотно. И за волосы вдруг резко – дёрг! От боли вскрикнула Лида, и наваждение пропало. Вскинулась она на постели, включила лампу и глазам не поверила!

Повсюду на полу – следы мокрые, частые, как от крошечных ножек. А возле кровати – её вязание, наполовину распущенное и скомканное.

Это было так неожиданно и странно, что она не испугалась толком. Первым делом двери проверила. Заперто. После осмотрела комнаты – никого. И всё пыталась понять – отчего следы возникли? И как свитер смог распуститься? Пыталась придумать произошедшему хоть какое-то здравое объяснение и не могла. Пряжа в вязании была так спутана, что не исправить. Она долго возилась с ней, глотая злые слёзы. Очень жалко Лиде было свою работу. Через неё, через этот недовязанный свитер, ощущала Лида связь с мужем. Пусть хрупкую и иллюзорную, но уж какую есть. И надежда оставалась, запрятанная где-то очень глубоко в душе. Вдруг передумает? Вдруг вернётся? Лида запрещала себе даже думать об этом. Но надежда всё равно была.

Позже в зеркале Лиде привиделась чья-то тень. Неуловимая. Быстрая. Будто скрюченная махонькая старушонка скользнула в глубине стекла и пропала. И почти сразу же загрохотало на кухне – это ветер ворвался через распахнутое окно. Разметал посуду, разбил чашки, прокатил по полу мусорное ведро. Задул пламя на плите.

Теперь Лида всерьёз испугалась. Ей захотелось к людям, рассказать о произошедшем. Посоветоваться. Звонить Натке не имело смысла – слишком далеко она была. И Лида засобиралась в магазин – к Валентине.

Выслушав сбивчивый рассказ, та посмотрела странно:

– Всё-таки ты ходила в заброшку! Брала оттуда что-нибудь?

Лиде было неловко признаться, что она захватила мешочек с деревянными фигурками.

– Что молчишь? Признавайся уже.

И помедлив, Лида кивнула.

– Брала. Деревянные заготовки для кукол. Всё равно никому не нужны. Их там много брошенных.

– Ясно, – удовлетворённо кивнула Валя. – С ними ты принесла гостей. Думаю, пустодомка к тебе перебралась. Если следы мокрые да вязание спутано – точно она. И зеркала любит…

И глядя на растерянную Лиду, посоветовала:

– Ты к матушке моей зайди, она подскажет, что делать.

Бабы Поли дома не оказалось. И Лиде пришлось повернуть домой. По дороге разболелась голова и так плохо, так муторно сделалось на душе, что она решила уехать. Раздевшись в прихожей, споткнулась о мешочек с деревяшками и растянулась на полу. Вывалившиеся фигурки с весёлым стуком раскатились по сторонам.

«И пусть, – равнодушно подумала Лида. – Уеду и всё».

Вот только… дальше что? Как жить? И где? У Натки большая семья – муж, дети. Она, конечно, сочувствует Лиде, старается помочь, чем может, да только свои заботы для неё важнее. А больше у Лиды и нет никого.

Незаметно для себя Лида собрала фигурки и теперь перебирала, рассматривала. Они были гладенькие, ровненькие – приятные и успокаивающие на ощупь. И тут среди них попалось Лиде давешнее веретено в тряпицу завёрнутое. Дёрнулось оно в пальцах, укололо Лиду пребольно и укатилось в сторону. Только лоскуток в руках и остался. А Лида словно очнулась – вспомнилось ей, что в старом доме видела ящик с красками и кистями. И так захотелось ей рисовать – вот хотя бы какую из деревянных чурочек раскрасить, что она, наскоро накинув пальто, поспешила к знакомой заброшке. По скрипучему снегу легко бежалось. И казалось Лиде, что позади кто-то в унисон шагами поскрипывает. И страха не было – только нетерпение.

После, вернувшись, она принялась за работу. Выходило неважно, краска не ложилась, стекала с фигурки. Лида перепачкалась сама и забрызгала стол. Но первый опыт всегда такой. Неудачный да неуклюжий. Главное – затея понравилась. И она решила, что обязательно продолжит это занятие.

Впервые за долгое время ей было хорошо и спокойно. За работой Лида не заметила перемены в доме – в камине затрещали подброшенные полешки, чайник запел на плите и запахло чем-то вкусным, сдобным, как когда-то у бабушки.

Свитер Лида забросила. Из остатков голубой пряжи неспешно связала платьице и обернула им веретено, подвязала бантиком-пояском. А под шапочкой нарисовала глаза яркой голубой краской, и брови вразлёт, и улыбчивый рот.

– Так-то лучше, – подумала удовлетворённо и положила веретено возле окна. За этой немудрящей работой возникли у Лиды первые планы. Она решила, что продолжит раскрашивать фигурки и придумает для рождённых кукол маленькие истории-сказы. А после сфотографирует их и выложит на свою страничку в сети. Отчего-то сейчас это казалось ей очень важным. Словно подсказал кто-то такую идею.

Когда совсем стемнело, в окно постучали. Баба Поля прильнула к стеклу, показала – выйди, разговор есть. Поля принесла свёрток. В дом не зашла, наставляла Лиду во дворе:

– Всё знаю. Не волнуйся. Мы на незваную гостью твою управу найдём. Можно корень папоротника заварить. И настоем помыть всё – Кика любит его запах. Можно бусины сделать деревянные и как чётки нанизать – вроде как подарок ей. Станет она эти чётки перебирать и остановиться не сможет. Присмиреет. Сделается верной дому и его хозяевам. Только дерево особое нужно. А можно её полностью перевязать…

– Почему вы называете её Кикой?

– Ну а как ещё? Пустодомкой больше нельзя – она теперь к тебе перебралась, в обжитой дом. Кикиморой грубовато выходит, не нравится ей, когда так величают. А Кика – самое то. Ты, главное, найди её и перевяжи фигурку ниткой заговорённой. Я тебе её принесла. И сама пошепчи наговор, я там на бумажке слова нужные записала. А после закопаешь её у дома старого, где взяла. И всё. Сгинет… Что молчишь? Или передумала? – вдруг спросила баба Поля. – И руки все в краске…

– Да я кукол разрисовываю, – нехотя призналась Лида. – Нашла в том доме.

И с удивлением смотрела, как разулыбалась вдруг Поля и свёрток свой обратно в карман спрятала.

– Вот значит как! Выходит, всё к лучшему сложилось. Значит, к добру встреча ваша оказалась, к хорошим переменам!

С той поры наловчилась Лида делать деревянных куклят. Каждого со своей историей и особым приданым: у кого домик из спичечного коробка, у кого одёжка новая или сундучок-скорлупка с сокровищами: камешками, травинками, кусочками коры… И про каждого обязательная сказка.

За куклятами теперь очередь к ней – уж очень симпатичные они выходят. Волшебные. Добро и счастье приносят владельцам.

Вот так у Лиды новая любимая работа появилась. И дом она собирается у Натки выкупить. Постепенно. Подруга согласилась и обещала не торопить с оплатой.

По вечерам частенько Лида ходит на посиделки. Там, за работой, рядом с другими мастерицами она неспешно общается или слушает истории диковинные про тех, кто рядом с нами живёт. Про соседей наших невидимых. Рассказывать их баба Поля большая мастерица.

Приходите туда и вы. Тоже послушайте.

Глава 1

Чуров Лог

– У нас в Пряхино места красивые. Сейчас, конечно, не то – пора безвременья, а по весне, когда пёстрые цветные ковры расстилаются по лугам, аж сердце заходится от восторга и природной благодати. А пахнет как! – Баба Поля даже руками всплеснула. – Ну чисто расплавленным мёдом – и сладостью, и пряной терпкой горчинкой. Самое раздолье для пчёл.

Среди наших, местных, пасечников почти не осталось. Только дядька Пётр ещё занимается понемногу. Но у него пасека старая, хозяйство осёдлое. Зато частенько наезжают пришлые, кочевые. Много их в наших краях перебывало. Хитро-то как придумали – соберут в одном месте нектар пчёлы. Они – р-р-раз и дальше их перевозят, поближе к новым растениям тулят.

Прошлой весной вот семья пчеловодов недалеко обосновалась. Илья и Ирина. Хорошие, спокойные, они в Валюшкин магазинчик ходили – и купить чего, и просто поговорить. Симпатичная пара.

Ну и к Петру заезжали. А как же! Расспрашивали про травы местные, искали места поглуше, чтобы совсем неосвоенные были. Он возьми да расскажи про Чуров Лог. Наши туда давно перестали ходить – далеко и страшно. Аномалия там какая-то – блазнится сильно. Вот вроде вокруг всё наше, привычное, а потом – хоп, и меняется! Совсем другое становится! И небо густое, тёмное, и облака не такие, и растения дремучие, странные, и звуки иные – слишком громкие, слишком непонятные, чудны́е. Будто разговаривает много людей одновременно, и голоса их сливаются в непрерывный неразборчивый гул. И слышится в нём всякое – то взвизгивания, то вскрики, то фырканье, то смех… Впечатление такое, что всё на тебя направлено. Что ты перед ними как на ладони – словно беспомощный новорождённый. Только и можешь, что в испуге сжаться. А они – везде! И глумятся, и обсуждают тебя, и рассматривают как диковинную букашку… И неизвестно, чего от них ждать. Жутко!

– Кто они-то, тёть Поль? – выспрашивала заинтригованная Лида.

– Они! Те, кто рядышком с людьми ходят. Но не показываются. Таятся. Интересно им за нами наблюдать иногда. Это мне всё Пётр рассказал.

Сам он забрёл в Чуров Лог всего лишь раз, а страха натерпелся на всю жизнь. Место там необыкновенное. Красивое поначалу. Это уж потом, когда водить стало, ему всякое чудилось.

А поначалу – хорошо! Диковинно! Пётр клялся, что борщевики тамошние метра три в высоту! Шапки огромные, станешь под таким – всё небо перекроет. Насекомые в цветах гудят размером с кулак! Бабочки – как радуги цвета переливаются. В травах можно заплутать даже очень высокому человеку, запутаться в нежно-фиолетовых прошвах душицы, опьянеть от их терпкого духа.

И жарит сильно! Злое тамошнее солнце Петру сквозь кепку голову напекло. Ну и подумал он, что хорошо бы прохладиться сейчас. И сразу – словно повело его!

Рассказывал так:

Вот только по земле шёл, да вдруг ноги стали проваливаться, вязнуть, будто в трясине! Смотрю – густая тёмная жижа повсюду. Где колки из неё торчат, где кочки, заросшие бледными тусклыми цветами. И сумрачно сделалось. Неба не стало – слилось оно с землёй. Один серый полумрак кругом. И сыро. Зябко.

Стою я как дурак, с ноги на ногу переминаюсь. Что делать – не представляю. Боюсь шаг ступить, запросто можно ухнуть под воду и с концами.

Вокруг стали огоньки загораться – голубые, зелёные. Свет от них, как от старых гнилушек. Тусклый и неживой. Шумнуло где-то зычно, плюхнуло по воде. Раз. Ещё…

Чувствую – надо бежать, а куда побежишь-то? Топь повсюду. А плюханье всё громче. В мою сторону направлено! Если по воде с силой рукой ударить, похожий звук выходит. Плюхает себе всё ближе и ближе, а я дурак дураком! Стою как приклеенный и все мысли от страха растерял.

И вижу – прыгает что-то! Сначала показалось – лягушка, только уж очень большая, примерно с крупную собаку. А как приблизилось – баба! Старая. Обрюзглая. Лохмотья на ней какие-то. На голове что-то наверчено вроде куска старой тканьки. На корточках преспокойно перемещается! Шлёпает по воде ладонями и вроде как отталкивается от поверхности, подпрыгивает! И передвигается таким манером в мою сторону. Ладони у неё здоровые, пальцы перепончатые. Язык изо рта длинный лягушачий свесила и дышит часто так. Надсадно…

От ужаса заорал я во весь голос, заматерился. Не соображая, что делаю, выхватил из кармана зажигалку. Чиркнул колёсиком и швырнул в сторону твари.

И будто схлопнулось всё перед глазами. Потемнело. Голова кругом пошла…

Очнулся на косогоре, лежу в траве, лицом в соцветие борщевика уткнутый. Подхватился кое-как и дёрнул оттудова поскорее.

До сих пор не могу спокойно вспоминать про это своё приключение. Как подумаю – нехорошо делается. Сердце тарахтеть начинает и слабость во всём теле.

– Зачем же он рассказал приезжим про это место?! – не понимает, удивляется Лида.

– Если б знать… Уж очень место необыкновенное, богатое на цветы и травы. Может, поразить их хотел? Они и поехали. Осмотрелись. Понравилось им в Чуровом Логе. Расставили ульи, сами тут же расположились в прицепе.

Так и жили пару дней. Пока их полевик не прогнал…

Но это уже совсем другая история.

Глава 2

Полевик

– С полевиком-то у приезжих нехорошо вышло… – баба Поля собрала деревянные бочонки лото в мешочек и теперь стояла у окна, смотрела, как ветер бросается снегом вдоль улицы. – Сейчас-то он спит, а тогда, летом, в самую силу вошёл.

Сильно напугал он Ирину. Да и Илье ох как не по себе было, хоть и старался скрывать, а видно же. Они под утро приехали – на одной машине. Остальное всё бросили – и прицеп, и вторую машину, и ульи. К нам постучались. Ну мы с Валюшей их приняли, конечно. Успокоили, выслушали.

Там, в Чуровом Логе два дня всё нормально было, а на третий… Наваждение какое-то на них нашло. Неожиданное, стремительное!

Полдневный воздух раскалился. Задрожал, поплыл словно. В глазах чёрные мушки закружили, и свет заслонило что-то чёрное, огромное!

Илья говорил, что не мог рассмотреть ничего – ослепило его. Нестерпимое болезненное сияние перед глазами возникло и в ушах сильный звон.

А Ирина рассказывала, что на лоб ей что-то тяжёлое легло, сдавило сильно, жаром опалило. Она схватилась, а под пальцами словно солома колкая. Удержать невозможно. И тут же ещё сильнее ей на лоб надавило, пригнуло до самой земли.

Ветер откуда-то налетел. Закрутил всё вокруг, пылью и землёй бросаться начал.

Илья подхватил Ирину – та сознание не потеряла, но сделалась словно не в себе – и к машине. Двери заблокировал, а за окнами темно, будто ночью, и гудит, стонет! Ему казалось, что кто-то рвётся к ним внутрь, дверь пытается открыть, да не может. И от этого всё сильнее ярится!

Илья говорил потом – так руки тряслись, что не мог справиться с ключом зажигания. А как только получилось – погнал что есть мочи оттуда. И напоследок машину в воздух подняло на миг, подбросило прямо! И вдогонку ещё долго выло и улюлюкало.

После уже я с Ильей в Чуров Лог отправилась – вызволять оставшееся имущество. Подготовилась, конечно: травки заварила, пояс обережный себе и Илье сплела из ивовых прутиков. Соль четверговую припасла. Ну и угощение, без него нельзя – три яйца, три рубля да хлеба буханку. И бог миловал, быстро мы обернулись, никого иного не встретили. Вот только ульи пустые оказались. Разметало их по лугу и сплющило, словно кто-то сильно сжал или ногой наступил. И дерево обуглилось кое-где. А рой – улетел. Я думаю, полевик его увёл за собой. На заброшенный пчельник. Он мёд дюже уважает.

Бабка моя по молодости тоже полевика встречала и после всю жизнь с отметиной его жила…

– Расскажите, тёть Поль! – тут же попросила старуху Лида.

– Ну, слушай, – охотно согласилась та. – Наладилась бабка-то с подружками русалии травы собирать. Ночь ясная выдалась, от лунного света на всём ровное золотое сияние. Летний расцвет земли был в самой поре. Бабка говорила, что они особые цветы искали, чтобы на суженых гадать. Разбрелись по лугу в молчании – ни петь, ни переговариваться было нельзя. Увлеклись и не сразу заметили, что издали, с противоположной стороны, движется в их сторону огромная чёрная тень! Она перемещалась очень быстро, гигантскими шагами, а длинные руки её двигались, как у пловца, – загребали воздух перед собой. Вскоре и завывания до них донеслись – неразборчивый бубнёж, будто повторяющиеся слова, может, наговор какой. Завизжали девки, подхватились да бежать! А бабка чуть замешкалась, поотстала. И случилось так, что в другую сторону побежала. И почти сразу в спину ей жаром дохнуло да на землю повалило. Попробовала встать и не смогла – прижало её что-то тяжёлое к земле, не вздохнуть, не шевельнуться. Она от страха голоса лишилась, хочет закричать, а слова не идут. Глаза приоткрыла и видит над собой лицо. Только не понять – какое. Рыхлое, зернистое, словно песок! Безгубое, безносое, а глаза маленькие, выпученные и вроде на стебельках! Только глянула – как тут же всё смазалось, потекло – и пустое стало, без ничего! Вместо лица словно блин сделался – пористый, крупинчатый…

Бабка про себя молитву завела – истово, со всей силой чувства о помощи прося. И чтобы вы думали – как завизжит это существо! Да хвать её по щеке! Сильной болью ожгло! И пропало.

Бабка после этой встречи недели две оправиться не могла – не разговаривала, не ела ничего. Местная знахарка что-то ей пить давала. Так с её помощью и пришла в себя. А отметина та на всю жизнь при ней осталась. След от руки. Коричневый. Как от ожога. И, если хорошо присмотреться, шесть пальцев можно различить. Шесть, а не пять.

Глава 3

История про старый наличник

– Не понимаю я некоторых людей, – завела разговор баба Поля, удобнее устраиваясь с вязанием. – Что за манера – странные вещи в дом тащить! Да ещё взятые в незнакомых неприглядных местах. Сами тащат, а потом начинается у них всякое…

– Вы про какие вещи говорите? – Лиде, как всегда, было интересно.

– Да про разные. Про старый деревянный наличник, к примеру.

– Наличник? – удивилась Лида. – Кому он может понадобиться?

– А вот нашлись одни любители старины. Приладили его к зеркалу вроде рамы старинной. Зеркало само по себе безопасное было. А вот рама… Рама та не простая оказалась.

– Ты не про Зинку безалаберную говоришь, Поля? – встрял дед Лёва.

– А про кого же? Мать её спокойная женщина была. Без закидонов. Зинка же вся в бабку пошла – с фанабериями. Образование среднее получила, а кичилась так, будто королевский чин!

– Разве у королев бывают чины?

– Ты, Лида, помалкивай да слушай, – шикнула разошедшаяся баба Поля. – Так вот… Зинка по жизни распустёха и неряха росла, только с гонором. Но красивая девка была, этого не отнять. И в городе, в техникуме своём, подцепила какого-то аспиранта – уж такого заморенного, без слёз не взглянешь. Хилый, длинный, в очочках и взгляд рассеянный такой. Весь в науках своих, видать, закопался.

Лида хотела было возразить, что в техникуме аспирантов не обучают, но дед Лёва предостерегающе покачал головой. И она смолчала.

– И была у этого Толи-аспирантика страсть до старых вещей. Что ни по́падя в дом тащил, по большей части барахло одно, например старые деревяшки. Мать Зинкина жаловалась: то корыто приволочёт из заброшенного свинарника, то санки-развалюхи у кого-то добудет, то ещё что. А Зинка его поддерживала и поощряла – взыграл в ней практический интерес. Приловчилась она это старьё обрабатывать, да так ловко, что желающие находились за него деньги платить!

В поисках нужных предметов сперва мотались молодые по окрестным сёлам. А после уже и в соседнюю область выезжали. Оттуда, из какой-то заброшенной деревни привезли они, среди прочего, наличник. Наличник как наличник: дерево потемнело от старости, краска давно сошла. Резьба по верху непонятная – то ли птицы, то ли звери изображены. И так понравился он Зинке, что та под зеркало его приспособила вроде рамы. В порядок привела, конечно, и повесила на стену в зале. Травница местная, Семёновна, долго ту раму разглядывала и всё пытала Зинку – откуда взяли. Зинка и рассказала, что по дороге в очередную деревню, заехали они в заброшку – вдоль улицы несколько домов, все нежилые развалюхи. И в крайнем увидели наличник этот. Всего на одном гвозде болтался, но пока снимали его – намучались. Никак не шёл в руки!

– Откуп оставили? – выспрашивала Семёновна.

Зинка только глаза таращила в ответ:

– Какой откуп? Кому?

– Дык хозяевам дома того. Вы же их вроде как обокрали.

– Да не было там никаких хозяев! Нежилое место совсем.

А Семёновна знай одно – нужно или откуп отвезти на то место, или наличник вернуть, пока не поздно.

Да только кто её послушал…

Так и остался наличник в доме. И вскорости началось…

Стало казаться Зинке, что не одни они в комнатах. То волной воздух пройдётся, будто кто мимо шмыгнул. То шаги – скрип да шорк, стук да бряк – частенько. Вроде как подойдёт кто-то и остановится. Близко-близко. И дышит – сипловато, со вздохами, рядом совсем.

То раздастся среди ночи шум да беготня. Или в стену стуки, да такой силы, что штукатурка с потолка осыпается. Зажгут свет – затихнет на время. А после опять начинается.

Зинка и святой водой брызгала, и свечки особые поджигала – сперва помогало, это да. Тут бы ей и задуматься о словах Семёновны. Избавиться от наличника. Но нет.

И только после того как Зинку в зеркало затянуло, сжёг Толик тот наличник. И уехал вскорости. Насовсем.

– Как это – затянуло? – не поняла Лида.

– Да как. Взяло и затянуло! – припечатала баба Поля. – Ночью. Соседи говорили, шумело у них ещё с вечера: разговоры громкие, ругань. Из окон-то, открытых, звуки хорошо разносятся. Думали, что опять отношения выяснять взялись – Зинка последнее время попивать стала, а Толик против был, отвадить пытался.

Ну, пошумело-пошумело, да и стихло. Свет погас. А вскорости грохот раздался, да сразу после него закричал кто-то, надрывно и страшно! Соседи подхватились к Зинке во двор. А оттуда уже Толик ковыляет. Седой весь! Руки изрезаны. И твердит одно:

– Забрали, забрали…

Его успокоили немного и в дом. А там – пусто! Бутылка валяется. Вино разлито. Повсюду на полу осколки зеркала и рама-наличник тут же – лежит, аккурат на две ровные половинки расколотая. А Зинки – нет. И допытаться не могут, куда подевалась!

Толик знай одно твердит:

– Забрали!

– Кто забрал? Куда? – спрашивают.

– В зеркало забрали! – отвечает.

Чуть позже милицейские из участка приехали. К этому времени Толик оклемался малость, но продолжал им ту же линию гнуть – мол, подошла Зинка к зеркалу и чокаться стала с отражением своим. То возьми, да и схвати её за волосы! И ка-а-ак рванёт к себе, прямо в зеркало! Так и утащило. Толик клялся, что, когда он подбежал, из зеркала на него сразу две Зинки смотрели, одна со злобой, а другая с мольбой. И та, злобная, настоящую Зинку за собой потянула куда-то – по длинному коридору в глубину стекла.

Зеркало Толик сразу разбил – пытался до Зинки своей добраться. Да толку.

Так Зинку и не нашли.

Семёновна говорила потом, что не зеркало, а наличник всему виной. Он вроде двери, прохода на другую сторону. Нужно было его сразу вернуть на место, откуда взяли. Да откуп оставить – подношение, чтобы оплошность свою загладить.

Колдун в том доме жил или ведьма, теперь уж никто не узнает.

Да и после, за время пока дом пустовал, нехорошие жильцы могли в него подселиться. Не чета пустодомке твоей, Лидушка. Так-то.

Глава 4

Как Пантелевну водило

– В пятидесятых годах прошлого века, вскорости после войны, много странного происходило. Иные тогда любили на глаза показываться и часто безобразничали – открыто людей морочили. Особенно в глухих-то углах, – баба Поля примолкла, придирчиво разглядывая вывязанный фрагмент узора.

– Ну, всё! – досадливо отмахнулся дед Лёва. – Перемкнуло! Поля, очнись! Завела начало, так выкладывай, что хотела рассказать.

– Про Пантелевну, небось, да, ма? – вплыла в комнату принаряженная Валентина. – Не надоели тебе наши байки, а, Лид? Пошли лучше в клуб, там сегодня индийская комедия будет.

– Я лучше про Пантелевну послушаю, – улыбнулась Лида. – У вас так хорошо, так уютно.

– Ну-ну, – хмыкнула Валентина. – Каждый развлекается как может. Всё, я ушла. Адью.

Когда за ней захлопнулась дверь, баба Поля отложила вязание и повернулась к гостям.

– Заскучали, наверное? Может, в лото сыграем?

– Да ты издеваешься, Поля! – вскинулся возмущённый дед. – Какое лото? Мы ведь на нервах все, очень за Пантелевну переживаем!

Вышло это у него так комично, что Лида невольно рассмеялась. Улыбнулась и баба Поля:

– Ну, коли переживаете, так слушайте, что тогда случилось.

Произошло всё в небольшой деревне, сейчас от неё даже названия не сохранилось.

Дело было двенадцатого января. А у местных обычай был – под Старый новый год носить угощение лесным духам. Так повелось, что обязательно оставляли они на поляне под огромным старым еловым деревом бутылочку горькой, сала кусочек, мёд, вареники. Кто что мог, то и приносил. Выказывали уважение иным, задабривали.

Собрала гостинец и Пантелевна – положила в корзинку миску вареников да бутылку настойки смородиновой. И отправилась в лес. Вышла после полудня, не спешила – путь недалёкий, погода отличная. Морозец, солнце, снег хрусткий, белый. Красота!

Идёт она, напевает тихонечко. Да по сторонам поглядывает. Деревья вокруг высокие, снежной бахромой украшенные. Белка по веткам пробежала, сердито на Пантелевну застрекотала. Где-то сойки меж собой заспорили, не поделили припасы.

Уже почти подошла к поляне старуха, как вдруг позади голос:

– Что в корзинке у тебя?

Вздрогнула Пантелевна, обернулась и видит бабу, по самые глаза укутанную. Да так, что не разобрать – знакомая иль нет. Но показалось ей, что это Зинка-приезжая, та точно так от мороза спасалась, вороха одёжек на себя напяливала.

Спросила на всякий случай:

– Зинка, ты что ль?

А та опять:

– Что несёшь?

– А ты будто не знаешь – гостинцы.

– Давай помогу, – и руку тянет, вроде как корзинку забрать.

Рассердилась Пантелевна:

– Ты грабли-то убери, я сама донесу!

Та в ответ:

– Дай вареник, голодно мне.

– Иди ты! Налепила бы сама, раз хочется! Лентяйка!

Пошла было Пантелевна дальше, а Зинка теперь перед ней стоит, дорогу загораживает! Когда успела только?! Как смогла?

– Ты чего творишь? Спугала меня! – отшатнулась от неё бабка.

А та опять за своё:

– Дай понесу!

– Иди ты к лешему! – осерчала Пентелевна.

А Зинке то и надо – захихикала она и рукой поманила, мол, вместе пойдём.

И они пошли.

После Пантелевна делилась с соседками, шёпотом, с оглядкой рассказывала:

…Идём так рядком. Она впереди, я следом. В голове звенит тихонько и пусто. И лёгкость во всём теле такая, будто не по снегу иду, а плыву или сила какая меня несёт! И, главное, понимаю – неладно что-то, остановиться бы, одёжу наизнанку вывернуть или помолиться. Да сделать ничего не могу! И вдруг на пути – ветка обломанная, моя спасительница! Запнулась я и чертыхнулась. Как смогла слово произнести – не понимаю до сих пор! Но только отпустило меня сразу же!

Смотрю – поле вокруг. И зелёное всё! Трава молодая, только проклюнулась, первоцветы куртинками, сиреневые да жёлтые. Теплынь. Небо синее, яркое, апрельское! Такое вот наваждение!

Корзинка при мне, только в ней вместо еды черви копошатся и воняет страсть как противно!

Ну, я шубу-то переодела да знамение крестное сотворила!

Молитву завела и почти сразу услышала шум. Пошла на него и вскорости вижу – дорога! Так мне божье слово помогло!

А дальше – ничего не помню, милые! Провал! Чернота сплошная! Как до дому добралась – не могу сказать!..

После рассказывали, что обнаружилась Пантелевна на трассе. Вид у неё был всклокоченный и слегка безумный. Шуба вывернута наизнанку, в руке грязная корзинка. Озиралась вокруг растерянно и бормотала:

– Как же это? Что же это? Где зима? Зиму верните!

Шофёр, что бабку подобрал, сразу узнал её по фотографии и в район отвёз. Там её окончательно опознали, сначала на лечение определили, а потом и домой.

С того случая изменилась Пантелевна, сделалась тихой и задумчивой. В лес больше не ходила, зато взяла за правило угощать всех подряд варениками. Выйдет за калитку и всем, кто мимо идёт, по варенику предлагает. Да сердится, если отказываются, не хотят брать. Зинку невзлюбила страсть просто! Как завидит, так руками машет, крестится. Кричит во весь голос:

– Изыди, окаянная! Прочь пошла, прочь!

В общем, сдвинулась маленько на почве своих злоключений!

Знающие люди говорили, что скорее всего уводна бабке в лесу повстречалась. Нечисти-то на Святки – самый разгул! Частенько она над людьми забавлялась – морочила, в глушь за собой уводила да и бросала в незнакомом месте. Но чтобы через зиму переправить – о таком даже и не слышали раньше! Видать сильно разозлила Пантелевна нечистую. Пожадничала. Ну и получила урок. Вот так-то.

Глава 5

Как дядька за кладом ходил

– Вот ты говоришь – пожадничала… – дед Лёва задумчиво рассматривал выстроганную из дерева свистульку. – А я так думаю, в худой час отправилась Пантелевна в лес.

– Худой? – Лида отложила работу и посмотрела на деда с ожиданием. Она уже знала, что за подобным вступлением последует очередная интересная история.

– Худой. Опасное время, в которое всякие нехорошие случайности возможны. Почувствовать его приближение просто, у каждого бывало, наверное, – собираетесь сделать что-то или по делам пойти, а внутри словно не пускает. Не предчувствие, нет, скорее нежелание. И толком объяснить себе трудно – отчего так? Но хочется отложить запланированное. Умный человек так и сделает, переждёт время. А некоторые не обращают внимания, вот и попадают. Как Пантелевна та, как мой дядька…

Дядька мой, отцов брат, по молодости повстречал иных в Духов день. Ну и заработал себе на всю жизнь отметину в память о бесшабашном своём поступке, здоровый шрам через всё лицо, ото лба к подбородку. Как только глаза уцелели… Пометили его нечистые.

Духов день – особое время. Именины земли! Все вокруг радуются и её благословления испрашивают, каждый на свой лад. Угощение готовят да в поле выносят с поклонами. Молодёжь гуляет, девки босые хороводы водят, песни да танцы у них весь день. Работать нельзя – знай себе, празднуй!

У нечистых свои резоны, тоже ночью гульбу устраивают, да такую, что гул и грохот по окрестностям далеко разносится!

Хозяйки ещё поутру спешат у порога защитную линию провести – кто мелом рисует, кто дорожку из высушенной травы насыпает, кто прутья да ветки заговорённые укладывает. Всё для того, чтобы оградить жилище от нечисти. Очень активной в это время она становится!

Старые люди говорили, что в Духов день клады из земли показываются. И при желании да сноровке можно попробовать их разыскать.

Один старожил из местных, коренных, божился, что в заброшенном колодце, что на окраине деревни, ведро золотых царских червонцев с давних пор припрятано!

– Мне ещё батька баял, – твердил дед, – а он от своего отца узнал! Кто спрятал, не ведаю, а только лежит-полёживает добро до сей поры!

Молодёжь слушала да посмеивалась, не особо верила.

– Небось пусто там давно, если трепали о монетах по всем перекрёсткам.

– А вот и не пусто! – распалялся дед. – Под охраной они колодезника! Никому не добраться!

И тут-то захотелось дядьке моему попробовать золотишком тем разжиться! Перед девчонками, опять же, покрасоваться. Не без этого. Молодость безрассудна бывает. Он возьми да заяви, что нынче ночью отправится к тому колодцу и добудет клад.

Раньше в деревнях по два колодца ставили. Один – для общего пользования, в центре селения, чтобы всем сподручно было по воду ходить. А другой – за околицей. Особый он был – для хозяев леса предназначенный или для степных, если деревня среди полей-степей находилась.

Так вот, сказано – сделано. Поначалу отговаривали дядьку, да только напрасно всё. Если втемяшилось что ему в башку – не выбьешь! Пойду, говорит, и доказательство представлю – монеты оттуда принесу!

Охотников сопровождать его не нашлось. А как вечер зашёл – словно заскреблось что-то внутри, сильное нежелание возникло в авантюру эту пускаться! Но пересилил себя и, как выкатилась на небо румяная луна, отправился на дело один.

Ещё издали увидел он одинокий чёрный силуэт старого колодца. А когда подошёл поближе, то разглядел на краю сруба небольшое что-то, тёмное, лохматое. Показалось ему, что кошка. Дядька камень с земли поднял да бросил в неё. И попал, потому что ухнула она и взлетела шумно, скрылась в стороне леса. Сова!

Не по себе дядьке сделалось. Известно ведь, что сова любит с нечистью водиться. Пожалел он, что эту авантюру затеял. И денег дармовых уже не надобно. И страшно! И так захотелось ему обратно домой! Да только отступать нельзя – изведут ведь насмешками.

С трудом отодвинув крышку колодца, дядька попытался рассмотреть, что там внизу: светил фонарём, приглядывался, всё без толку. Бросил камень – ни звука, а ведь плеснуть должно было где-то в глубине. И тогда решился дядька ведро спустить, проверить, далеко ли вода.

Ведро рядом обнаружилось – колодец, хоть и старый, замшелый весь, по всем правилам поставлен был. Только вместо цепи – верёвка. Ну и ухнул то ведро дядька вниз.

Когда верёвка на всю длину раскрутилась – плюхнуло что-то. Стал он ворот крутить – туго идёт, тяжело. И ручка склизкая, из рук выскальзывает. Пока вытащил ведро – обессилил! А ведь не худосочный был, крепкий парень! Смотрит – в ведре вместо воды – грязища. То ли ил, то ли ещё что. И воняет болотиной невозможно!

Успокоиться бы ему на этом да домой пойти. Но раззадорился дядька, в запал вошёл – решил сам туда спуститься! Не иначе, над ним иные уже тогда потешились, разум замутили – не мог человек в здравом уме до подобного додуматься. Вот только отвязать верёвку от ведра не получилось – мудрёным узлом она к ручке крепилась.

Ругнулся дядька да плюнул с досады в колодец. И сразу загудело-зашумело внизу, и поднялся из глубины столб воды бурлящий! И пар повалил, как от кипятка!

Дядька еле отшатнуться успел.

А из лопухов, что возле колодца росли в изобилии, полезло всякое! Запрыгнул на сруб кто-то маленький на двух ногах, весь шерстью заросший, зыркнул на дядьку и в ухмылке клыки показал! А после – сиганул прямо в центр образовавшейся водяной воронки. За ним цепочкой пошли остальные – махонькие все, но до того страшенные! Человеческого в них почти ничего не просматривалось – лепились к телам у кого крылья, у кого ноги навроде куриных, у кого рога или гребень петушиный. Рассмотреть их было невозможно, они исчезали в колодце с такой скоростью, что дядька едва успевал считать.

Вот ведь столбом стоял, глаза таращил, а нечистых пересчитал!

И, когда последняя на сруб влезла – вроде женского полу карлица, то ли в лохмотья вся закутанная, то ли в лоскуты облезающей кожи, машинально произнёс шёпотом – шестая.

Тут она на дядьку и скакнула! Прямо на грудь! Заорал он и ну её отдирать от себя. А карлица крепко вцепилась, скалится! Псиной мокрой воняет гадостно! И в голове у дядьки голос – странный такой, словно механический – без эмоций, без пауз прокручивается:

– Забудь-забудь-забудь…

В кармане у него пузырёчек припрятан был. С настоем чертополоха. У одной знающей старухи попросил. На всякий случай. Изловчился он кое-как да плеснул этой водицей в карлицу. Прямо в рыло её. Она его в ответ и продрала когтищами по лицу. А после соскочила и плюх колобком в колодец. И дядька бежать пустился. Только в другую сторону. Так за кладом и сходил.

История эта доподлинная. В нашей семье любимая – столько раз её друг другу рассказывали, никогда не надоедала. А теперь и вы про неё знаете. Так-то вот.

Глава 6

Встреча в заброшенной церкви

Историю про церковь поведал всем дед Лёва. В один из тихих вечеров не стал просить бабу Полю развлечь гостей очередной быличкой, начал рассказывать сам.

…Давно это было.

На летние каникулы отвезли меня к прабабке, в совершенно глухие места. Деревенька была маленькая – всего несколько домов на общей длинной улочке. Старики, что доживали в них, казались мне, мальчишке, совсем древними. Раз в неделю автолавка приезжала – привозила продукты. А если нужно чего другое – в большую деревню топать приходилось, через поля и лес. Там-то я и познакомился с местными пацанами, и наладились мы с ними приключаться: то ночью на рыбалку ходить, то на великах гонять, соревноваться, кто быстрее. Но самое любимое развлечение было у нас на чужие огороды наведываться. Почему-то считалось у пацанов высшим шиком сторонним добром полакомиться. Казалось, что там вкуснее всё – клубника больше, яблоки сочнее, малина слаще…

И вот однажды ночью задумали мы на дальнее поселение набег совершить. Путь к нему неблизкий был да малохоженый. Среди мальчишек даже разлад вышел – некоторые наотрез отказывались ехать, побаивались незнакомой дороги. Один из них – самый длинный да тощий – Ванька, страшно вращая глазами, пугал встречей с нечистыми.

– Мне мамка говорила, что нехорошо там. Заплутать можно или к лешаку в полон попасть! И ведьмы по той тропке ходят – шмыгают по своим делам перевёртышами, то кошкой, то собакой обращаясь.

Но, как водится, любопытство и тяга к приключениям пересилили страхи, и вскоре мы уже неслись друг за дружкой по узкой, петляющей между деревьев тропинке.

Луна висела молодая, сочная, ярко-жёлтый бок походил на улыбку, и постепенно все мои страхи улетучились – теперь я наслаждался быстрой ездой. Лёгкий ветерок трепал волосы, впереди весело перекрикивались пацаны, и в предвкушении очередного приключения испытывал я какую-то восторженную радость.

Как вдруг спустилась темнота – луну закрыли тучи, и почти сразу принялся дождь. Сначала мелкий, постепенно делался он всё сильнее. И вот уже припустил вовсю! Слышно было, как заругался Ванька. Как забренчали звонками мальчишки, да на паре великов зажглись огоньки фар.

Запастись фонарями никто из нас даже не подумал. Погода стояла жаркая, сухая. Дождя совсем не ожидалось.

Так выкатились мы на поляну обширную, на дор похожую.