Читать онлайн Срочник в контрактной части да в начале военных реформ

НАЧАЛО

Весной 2008 года, после защиты дипломной работы, для получения самого диплома, в деканате выдали обходной лист, среди кафедры, библиотеки и т.д., значился и военкомат. Пришел я в военкомат и в приемное окошко показываю этот обходной, там покопались не сказать, что не долго и говорят: «А мы про тебя и забыли, дело было под кучами завалено. Раз пришел то проходи медкомиссию и далее следуй указаниям». Прошел медкомиссию, оказался весь такой здоров, в первой группе годности. Военный комиссар, тогда рассматривая личное дело сказал, что отлично, пойдешь в ВДВ, я немного опешил, понимал, что там физическая нагрузка приличная, а я не очень такой физкультурник, но что было поделать.

Сейчас то не понаслышке знаю, да и еще ранее, уже после срочки понял, как поверхностна эта медкомиссия при военкомате. Ведь чуть более чем через год обнаружилось одно заболевание. После срочной службы, хотел устроиться в полк ППС на системного администратора, компами заниматься, есть у меня тяга к компам. Там то медкомиссия оказалась не номинальная и обнаружили у меня сколиоз 1 степени, искривление позвоночника на 10 градусов и в ППС не взяли, обидно было. Сколиоз на сколько известно с большей долей вероятности возникает из-за неправильной осанки при формировании позвоночника, растет же позвоночник в детском и подростковом возрасте, а в 2008 году мне уже было 23 года, что далеко не ребенок и не подросток. В старших классах и потом во время учебы в университете я много времени проводил за компом в неправильной позе, закинув нога на ногу. Так что, вероятно, уже со сколиозом меня и записали в армию в первую группу годности.

Закончим отступление и продолжим повествование. После прохождения комиссии при военкомате, предписали мне, когда надо явиться на призыв, что оказалось довольно скоро и проставили отметки в университетском обходном. Озадаченный скорым убытием, явился я в деканат с обходным и новостью, что скоро убываю и вопросом: «А как быть с дипломом». Ведь церемония вручения дипломов по времени выходила уже после того, как я убуду топтать сапоги. Там не растерялись, вручили мне диплом раньше общей торжественной церемонии.

В назначенное время явился я в военкомат, расположенный, на сколько помню, на улице Маршала Жукова. Приходили разные офицеры с сержантами, их называли покупателями, и набирали себе группы будущих срочников и уходили с ними. Если правильно помню, в здании были открыты двери и внутри виднелось что-то вроде казарм – там стояли двухярусные койки. Как слышал из разговоров, не всех разбирают в день явки и если не повезет, то ночевать придется там, время все шло, а меня не забирали.

После обеда пришли за мной и другими, в очередной раз называли фамилии, услышал свою, построили, что-то проинструктировали. Вроде слышал от офицера-покупателя, что надо брать только свой размер при получении формы. На складе куда направили за обмундированием, я так и сказал, что не подходит, но в ответ услышал: «Есть только это, бери что дают, другого нет». Выдали форму на 2 размера больше моего, и сапоги 42 размера, в то время как я носил обувь 41 и 40.5 размеров. Подумал еще тогда: «Подумаешь, немного больше, ничего страшного не будет». Ох, каким же я дураком тогда был! Если бы знал будущее, то ни за что бы не согласился на неподходящий размер обуви. Среди выданного был еще армейский вещмешок, походный котелок, металлические ложка и кружка, резиновые сланцы, фляжка, вроде что-то еще из мелочей было, возможно мыло и что-то еще из рыльно-мыльного. Комплект зимней формы, состоящий из бушлата, утепленных зимних штанов и зимней шапки. Сержант или старослужащие из команды офицера показали, как наматывать портянки, как скручивать зимнюю форму и привязывать на лямки по бокам вещмешка. Гражданскую одежду сказали, что отдадут родителям или родственникам, кто придет. Раздали несколько крупных картонных коробок, определили кто будет нести и пошли пешком куда-то, как оказалось на ж/д вокзал, сели на поезд и тронулись. Некоторые из тех, с кем призвали, начали втихую разливать что-то вроде самогона или водки, я не пил. Прошли сержанты и на один вагон распределили по коробке, оказалось, что там были сух пайки, попробовал пару галет, это что-то вроде безвкусных печенек, заменитель хлеба в сух пайках. Как дальше ехали уже плохо помню, расстояние до Елани не такое уже близкое, ночь прошла в поезде. Следующим днем вышли на станции. К моему удивлению и набегающему разочарованию, с нами осталось еще много коробок с сух пайками, это навевало на мысль, что придется еще долго добираться до места назначения. Однако, спустя может час ходьбы, у развилки стояли жигули и какой-то тип. Офицер вышел вперед к нему, они о чем-то переговорили, и командир велел загрузить коробки в машину. А ведь мы могли бы неплохо так отужинать и позавтракать этим еще в поезде, а не только подавиться галетами и разделить одну консерву на несколько человек или на одного, когда другим было не интересно это. Оставили ношу на развилке, свернули налево на дорогу похуже и до топали до учебной части в Елани, в болота.

В УЧЕБНОЙ ВОИНСКОЙ ЧАСТИ

Дальше будни начинаются как в тумане, остались только смутные воспоминания. Помню, привели нас в казарму, разместили, где чья будет койка, из вещей только то, что на тебе и в вещмешке. Двухярусные кровати в несколько рядов, центральный сквозной проход, который называется «взлеткой», у изголовья и изножья кроватей, стоят стулья с металлическим каркасом, с сиденьем и спинкой из деревянных дощечек. На этих стульях перед отбоем размещается аккуратно сложенная форма, сапоги под стулом. Каждый день начинался рано утром с команды криком: «Рота подъеееееем!!!» Услышав это, все как ошпаренные соскакивают с коек, быстро одеваются и строятся вдоль «взлетки». После подъема начиналась зарядка, летом на нее из казарм выбегали в штанах и с голым торсом или майках, при похолодании – в гимнастерке, но без солдатского ремня. Вроде уже после зарядки, а может и до, не суть важно, заправляют кровати, но не просто заправляют, а делают из этого чертов прямоугольный перфекционизм! Кровать надо не просто аккуратно заправить, а еще и выровнять, придать краям прямоугольную форму, для этого использовали деревянные дощечки, которыми взбивали и набивали края, чтобы одеяло и простынь были не гладко заправлены, а были края под 90 градусов, чтобы из подушки получился идеальный прямоугольник, а не дай бог – овал или скругленные края. Некоторые натягивали нитку вдоль рядов кроватей и выровняли расстановку, чтобы койки стояли также по одной линии. Если старослужащим что-то не нравилось, то провинившийся получал тумаков, постельное раскидывалось, и «хозяин» места снова приступал к повторной заправке, подгоняемый кулаками и пинками, на сей раз уже из-за того, что не успевает выполнять последующие процедуры, следующие после подъема и заправки постели. В казарме был один большой санузел с несколькими раковинами и несколькими ножными раковинами ванночками для мытья ног. Также в казарме был и уголок для приведения обуви в порядок с банками гуталина и щетками. Сапоги всегда должны быть начищены, чуть ли не до блеска. Аккуратно надо было быть с тыльной стороной сапог, туда на голенище лучше было мазать минимум гуталина или просто натирать без него. Ведь если присесть на корточки, то гуталин с сапог мог окрасить и зад, что было как меткой для старослужащих и лишний повод попинать, поиздеваться над «духом».

«Духами» в армии называли солдата, прослужившего менее 100 дней, хотя некоторые поправляли, что мы были еще даже не «духами», а «запахами» – призывниками до присяги. Далее в армейской иерархии шел «слон», отслуживший до года, от этого получалось производное слово – «слонячить». Духи занимались в основном черновой работой – уборкой, мести плац, зимой уборка снега, в основном вся ручная работа. Ежедневным трудом по наведению порядка занимались и слоны, но основная обязанность у них была это «слонячить» – выполнять любые прихоти старослужащих. За отсутствием «слонов» или при их малом количеством, их обязанности перекладывались и на «духов».

А еще солдаты мужского пола в российской армии умели (может и сейчас все еще умеют, не знаю) рожать! «Как это?» – спросите вы, а очень просто. Подходит старослужащий к слону или духу и говорит например: «Дай сигу (сигарету)». «Нету (или не курю, что тоже ошибка)», – ответишь ты и можешь схлопотать кулаком в лицо или куда в другую часть тела. Но в первый раз разговор может продолжиться, старослужащий теряя настроение скажет: «Достань» или «Роди», что означает, что ему глубоко начхать, где и как ты достанешь то, что ему захотелось, хоть стань женщиной и достань из себя, это уже не его забота. Поэтому иногда приходилось слышать сразу само выражение: «Роди то-то», и это была не дружеская просьба, а установка – хоть расшибись, но достань.

Далее по иерархии шли «черпаки», потом «деды» и кто уже «на чемоданах» – «дембели». В 2008 году, в котором меня призвали произошло сокращение срочной службы с полутора лет до года, но мне как окончившему высшее учебное заведение и так бы светил год. Проблема заключалась в том, что начал проходить службу, когда отслуживали последние свои полгода и те, кто был ранее призван на два года и те, кто на полтора. Вот полуторагодишники и негодовали, что первый год они прошли как все, а на их смену пришли годишники и не успеем мы прочувствовать все «прелести» армейской службы и некоторые из них охотно делились не покладая кулаков.

Первое неизгладимое воспоминание в учебной части: заходят старослужащие, звучит команда: «Смирно!» Призывники сумбурно выстраиваются вдоль взлетки и вдоль ряда начинают идти старослужащие. Не знаю, что послужило спусковым крючком, может разговоры были в строю или виновник инцидента как-то не так посмотрел на старослужащего, это было в паре десятков метров от меня. Старослужащий резко развернулся, схватил прикроватный стул, стоявший напротив призывника, и дуговым движением, сверху вниз, обрушил этот стул на голову несчастного, тот сразу же распластался на взлетке. Я стоял в шоке, не мог просто понять, как это так просто взять и разбить, ладно, возможно стул или голова все-таки не разбились, но так ведь и убить можно или покалечить. Уверен, там не было такого смертельного проступка со стороны призывника, дед решил показать свою власть и возможности, чтобы у «молодых» даже в мыслях ничего не было. Что стало с несчастным я так и не узнал, и тем более не до него в последствии было.

Днем учили маршировать, утром, в обед и вечером, были приемы пищи, тоже та еще история, до столовой, как и вообще почти любое перемещение по части, идти надо было строем, и выстоять очередь из других подразделений, кто пришел раньше к столовой. Дальше в столовой определялись рядовые кто брал термоса с едой и по команде старшего типа: «Раздатчики пищи, приступить к раздаче», начинали накладывать еду, безвкусную кашу, как мне казалось и чай или компот, горячий кипяток. И вот после начала этого процесса и опять же по команде сержанта: «К приему пищи приступить», возможно было начать есть. Если что-то происходило не по команде, то виновные получали тумаков и церемония повторялась с самого начала, начиная со вставания из-за стола и ожидания повторения команд. Потребовалось не так много раз, чтобы все уяснили о последствиях того, чтобы что-то сделать не по команде или затупить, услышав команду. Еще одна сложность заключалась в том, что старослужащий находился в начале процессии раздачи, спокойно ел и пил сколько хотел, далее снисходительно ждал несколько минут и приказывал: «Закончить прием пищи», но те, кто был в конце ожидания иногда еще не успевали получить пищу или только получили и приходилось с большой скоростью пихать в себя пищу и запивать кипятком, чтобы успеть хоть сколько-то насытиться.

Маршировать у меня не очень получалось, есть первое время тоже толком не мог, а ночью никак не мог спать, казалось, что слышу каждый скрип, каждый храп и вот уже утро и все по новой.

Помню в части был сержант санинструктор в форме интересной расцветки. Вообще, как прибыли в часть, старослужащие почти сразу обступили вновь прибывших, интересовались размерами формы, забирали новую форму с новобранцев и оставляли свою старую поношенную. Чаще всего новобранцы лишались новых ярких фуражек кепок с целым козырьком, вместо них старослужащие отдавали поношенные, помятые свои старые «тряпочки» со сломленным козырьком. У меня же, как писал выше, форма и так была больше на несколько размеров, да и я был не мелкий – 180 см рост и 80 кг вес, так что форма осталась на мне, кроме фуражки. Размер ноги только 40.5-41, а сапоги были 42 размера, что доставляло мозолей ногам. Так вот у разных призывников и старослужащих форма была самых разных расцветок хаки, у кого темно зеленая, у кого больше желтых оттенков, а также все эти расцветки, но выцветавшие и застиранные, была и цвета гористой местности, крутые деды ходили в натовках – форма расцветки войск НАТО. Но у сержанта санинструктора была одна такая необычная неповторимая, изначально темно-зеленой расцветки, но какая-то беловата, бледная. Потом уже спустя некоторое время пропотев и увидев, что в местах скопления пота, на форме образуется белый солевой слой, я понял, что санинструктор ходит в полностью просоленной, не от слова сало, а от слова соль, форме!

Наглядно показали и объяснили как «духам» следует затягивать ремень, что почти до самых кишок. Проверка нужной утяжки ремнем была простая, старослужащий хватался за бляшку ремня и проворачивал ее вдоль горизонтальной оси до невозможности дальше закручивать. Каждый проворот на 90 градусов карался одним ударом в живот или лицо. Чем дольше служил солдат, тем свободнее на нем был ремень, на некоторых дедах ремень чуть ли не спадал и болтался.

Для соблюдения гигиены, всем солдатам необходимо было пришивать ко внутренней стороне воротников «подшиву» – кусок, свернутой вдоль длинной части в несколько раз, белой ткани. Пришивалась она белыми нитками. Подшива всегда должна была быть белой, ее белизна держалась 1-2 дня, потом ее отпарывали, стирали, оставляли сушиться и до построения она должна была быть снова на форме. За внешним видом по признакам гладковыбритого лица и белой подшивы постоянно следили. И как уже, наверное, все поняли, если что-то не так, то следовало физическое наказание. У новеньких подшива была совсем скудная – тонкая толщиной до двух пальцев и свернутая в один-два раза полоска ткани. У старослужащих же была толстая, толщиной в три пальца и свернутая много раз ткань. Старослужащие как правило сами ее не пришивали, а оставляли это дело слонам или духам. За отсутствием времени, грязную подшиву переворачивали другой, еще белой стороной и заново пришивали, если она была в достаточно слоев, то разворачиваний и переворачиваний хватало на несколько раз. Ведь не факт, что если простирнёшь перед отбоем, то утром до построения она успеет высохнуть. Да и она могла «потеряться» – кому-то оказаться более нужной. Хотя даже не так, она не могла потеряться и ее не могли украсть, это означало, что ты ее проеб*л. Если что-то из твоих вещей пропадало, то это была твоя вина, хоть спи на них и держи мертвой хваткой. А раз твоя вина то и наказание получал – ты. А подшивы, когда в части были перебои с белой тканью, бывало, уходили, да и вообще много чего ты мог проеб*ть: подшива, сланцы, петлицы, кокарда, котелок, фуражка и т.д. И за все следовало наказание.

Из-за больших сапог, появлялось все больше мозолей, если в начале еще была надежда, что правильно намотанная портянка спасет дело, то со временем стало ясно, что этой скудной полосы ткани хватает только чтобы обмотать ступню и еще на чуть выше, а при ходьбе она разматывается внутри и прилегает к сапогам и нисколько не помогает ногам. Обратился к санинструктору, получил только обмазывание зеленкой. Теперь к кровавым разводам на портянке добавились и зеленые пятна.

В какой-то момент времени увидел, что сослуживцы в свободные минуты усаживаются кучкой и что-то делают, подошел разузнать. Сказали, что нужно до принятия присяги начистить пряжки армейских ремней. Пряжка или бляха армейского ремня размером с кулак, покрыта нормальным слоем краски оливкового цвета. И вот окрашенную пряжку надо очистить до металлического блеска. И как вы думаете чем? Кто проходил, тот знает – очищали бляху иголкой! Острием иголки скоблишь по краске и убираешь покрытие. Это процесс не быстрый и если для плоской части очищение было незамысловатым, то на очищение звездочки нужно было еще больше времени и упорства. После снятия лакокрасочного покрытия иголкой, пряжку необходимо было натирать для блеска. Говорили для этого хорошо подходит паста ГОИ, но у меня такого не было, натирал шерстяным куском ткани с шинели или чего-то похожего, может от валенок. Некоторым единичным новобранцам повезло в этом – им достались ремни с идеально начищенными, аж до зеркальности, бляхами. Это дембеля забирали у них девственные неочищенные блях и оставляли свои, была такая традиция у них – щеголять в таких ремнях перед демобилизацией.

От кардинальных изменений в жизни, сложности с питанием, постоянно кровоточащих и ноющих ног, но больше всего от постоянного недосыпа, мне казалось, что я не спал несколько дней подряд, было ощущение, что от отбоя до подъема я иногда лежал не смыкая глаз, думаю помутился рассудок. Начали посещать мысли о суициде, как-то ночью, отлучившись в санузел, разломал одну из одноразовых бритв и достал из нее тонкую полоску лезвия, спрятал вроде в нагрудном или плечевом кармашке. Закрутились мысли о том, как выбраться из всей этой ситуацией, если пойти на крайние меры, то, когда, что послужит спуском, когда за какую-либо провинность получу наказание или когда? Наверное, все-таки понимал, что и это не выход и здравый смысл возобладал, обратился к сержанту, сказал: «Так и так… не могу больше, только о суициде и думаю». Наверное, не очень ожидал, что это возымеет какой-либо эффект кроме тумака, но к моему небольшому удивлению, сержант это воспринял спокойно. Вроде куда-то отвел, кто-то приходил, может спрашивал о чем-то, кто-то из сослуживцев видел, старослужащие, казалось, посмеивались надо мной, пока я стоял в стороне и ждал. Пришли за мной, сказали собрать все вещи и идти с ними.

Отвели в отдельную казарму, обстановка там была болезная. Видимо это было место временного содержания отказников или отобранных по какому-либо другому критерию. У некоторых, по-видимому, с ногами было еще хуже моего – обмотанные в бинты, ходили везде только в сланцах, еле ступая, было видно, что хождение доставляет им большие муки. Вот этот наш сброд называли «каличи», как производное от калеки. Зарядок в том расположении не было, про завтрак не помню, но на обед и ужин приходил сержант и отводил. Когда выходили на улицу, другие посмеивались, называли каличами. Несколько продолжалось мое пребывание в отряде каличей. Разговорился с парнями, что рядом пребывали, поделился, что не могу уснуть. И вот они начали наблюдать за мной, видимо в ожидании, когда усну. Один раз, сослуживец сказал, что я спал. Я удивился и переспросил: «Что правда?», он улыбнулся и ответил что-то типа: «Нет, пошутил».

В один день явился офицер, кто это был, звание и как выглядел – вообще уже не помню. Он проводил разъяснительную беседу с каждым по отдельности, мне говорил, что это позор комиссоваться с «желтым» билетом, означающим негодность и произносил разные речи, которые был должен сказать или считал, что подействует на призывников, доведенных до губительных мыслей. Я отвечал что-то вроде: «Мне уже все равно, не могу спать, не выношу такую обстановку», и выложил то заготовленное лезвие на стол перед ним. После разговоров, большую часть каличей собрали и посадили на армейский ПАЗик, и снова отправили куда-то. Я, наверное, все-таки надеялся, что комиссуют. Но армия так просто не отпускает живыми тех, кто попал в нее и еще не отдал «долг».

В ЧАСТИ В ЦЕНТРЕ ГОРОДА СВОЯ ИЗНАНКА

И вот привезли наш сборный отряд каличей, по ощущениям, в самый центр Екатеринбурга. Разместили может на третьем этаже казармы и сообщили, что теперь мы будем связистами. Мы оказались в воинской части связи. Раздали петлицы – это такие небольшие значки, которые крепятся у краев воротника. У связистов были интересные петлицы – в виде молний на фоне крылышек.

Внешне все выглядело намного радостнее Елани. За высоким забором и из окон верхних этаже казармы – город, живой большой город, где течет обычная гражданская жизнь. Такая близкая и такая далекая. Если правильно помню, в той части всего хватало, даже на подоконниках стояли клумбы с растениями.

Вновь начался уставной распорядок дня: подъем ранним утром, зарядка, уборка кроватей, завтрак, строевая подготовка, обед, снова строевые занятия или какие работы, ужин, вечерняя поверка – поименная проверка личного состава, заканчивалось все отбоем. Вместе с этим шло и вколачивание вкуса армейской жизни от старослужащих. А также позналась и коллективная ответственность – это когда за твои или твоего товарища провинности наказывался весь взвод, в котором ты был. Качались всем взводом, приседания взявшись за плечи друг друга, отжимания. От такого обучения во взводе начали чувствоваться злые взгляды – мало кто любит наказание за чужие проступки. Провинившийся теперь чувствовал давление не только от старослужащих, но и от сослуживцев, некоторые из которых, после совместной прокачки, выкладывали все или почти все, что они думают о накосячившем.

Вот одна из сценок по обучению от старослужащих. Сержант приказывает духу выйти из строя, отойти на несколько шагов, представить, что перед тем дверь и ему надо войти и спрашивает, какие у того будут действия. Солдат делает вид, что стучится по двери.

– Можно войти? – спрашивает дух.

– Можно Машку за ляшку. – отвечает сержант. По строю проходят смешки. Сержант продолжает. – А солдат на все должен спрашивать разрешение. Повтори все заново.

Сценка возобновляется уже не с «можно», а «разрешите», но загвоздка в новый раз заключалась уже в том, что сержант не ответил разрешением, а дух прошел, за что был «наказан».

Однажды из окна казармы увидели такую картину: по плацу бежали строем солдаты в противогазах и в ОЗК – общевойсковой защитный костюм. ОЗК – это не сказать, что герметичный, но прорезиненный и довольно неудобный костюм, бегать в нем летом в жару то еще испытание. «Они наказаны за то, что кто-то был пойман пьяным или с алкоголем», – пояснил сержант.

В этой военной части, как и в предыдущей, мобильные телефоны были под запретом. Но это как вы понимаете касалось только духов, слонов. У дедов мобилы были, однако они ими и не светили перед офицерами. Хотя среди только призванных были смельчаки, которые не расстались с телефонами и зарядками, а рисковали и всеми способами прятали и втихую переписывались с родственниками.

Про офицеров. В учебке я их почти не видел, здесь их тоже не так часто и встречал, но мелькали они все же почаще. Местные солдаты и сержанты, офицеров видимо недолюбливали и называли «шакалами». Но все же опасались, на лестнице в казарме стояли на шухере и при случае тихим криком предупреждали: «Шакалы идут». И сразу начиналось изображение какой-то деятельности. Также от дедов при обучении духов можно было услышать, чтобы последние и не думали роптать, тем более что-то сообщать шакалам, потому что те, тебе ничем не помогут, а если деды про это узнает, так еще больше наваляют.

Вначале вроде все шло не так и плохо, были трудности, но позже сержанта бросила девушка и он стал злее что ли. В обучении начали чаще появляться кулаки.

Началась подготовка к принятию присяги. Показали, как держать автомат в одной руке и папку с текстом присяги в другой руке, как выходить при вызове тебя по фамилии, выдали текст для заучивания. На церемонии принятия присяги я в чем-то затупил, ожидал впоследствии наказаний, но обошлось.

А тем временем то ногам, точнее ступням лучше не становилось. Сапоги оставались то все те же. Становилось даже хуже, сообщил об этом сержанту, отвели в санчасть. К тому моменту не только пятки были в крови, но обтесались и некоторые пальцы ног, полностью выпал ноготь на одном из пальцев. В санчасти ходили в сланцах и ступни в это время не травмировались больше.

При лечении проходило и взвешивание, если помните, рост 180 см, вес до был около 80 кг. Новый вес оказался 62 килограмма. Не хило так сбросил почти 20 кг за менее чем 2 месяца! Так что, если кто хочет сбросить лишний вес, то вы знаете, что делать: в машину времени и на срочную службу в Елань в 2008 год (шутка).

От местных солдат услышал, что здесь принято собирать деньги дембелю, что некоторые матерые дембеля отсюда уезжают на своем авто, приобретаемом на такие сборы. Для них это слышалось, что не проблема, ведь и им осталось еще немного и тогда уже им будут собирать на дембель. Но для меня, мысль, что надо звонить или писать родителям и клянчить деньги на такое дело, вводила в нравственные мучения. Погружению в бездну мыслей способствовало и то, что розетка около койки были частично выдрана из стенки и виднелись оголенные провода. От таких мыслей было долго не уснуть, так и лежал, отвернувшись к стенке, высматривая в темноте очертания этой розетки.

Как раз через некоторое время после присяги, проходила видимо какая-то психологическая проверка среди бывших каличей. Там были разные офицеры и я снова заладил шарманку, что все не могу, надеясь избежать судьбы сбора дани. Это не было неправдой, полу оголенная розетка ведь мне что-то все-таки подсказывала. Если не изменяет память, среди той комиссии была и женщина офицер, видимо военный психолог. Она потом еще повстречается.

По воспоминаниям, большая часть еланских все же осталась в части связи, они смогли адаптироваться ко службе там. Из бывшего отряда каличей меня и еще некоторых моих невольных компаньонов снова собрали, посадили на транспорт и отправили в новый путь.

В расположение части, на окраине Екатеринбурга, мы прибыли ближе к ночи, сказали, что это 32-ой военный городок. Хоть это были и вечер, но часть выглядела странно, самая главная странность – людей практически не было. Нас разместили в какой-то казарме, устройство казармы разительно отличалось, от кого что было в Елани и в части связи в центре города. Из общего, наверное, только широкий центральный проход – взлетка. Не было такого широкого пространства, как в других местах. Вдоль взлетки были стены и двери в отдельные комнаты, в кубрики, как их здесь называли. Внутри кубрика были четыре одноместные кровати и четыре же прикроватных тумбочки, а также один шкаф. После предыдущих казарм это выглядело как президентский номер в шикарной гостинце!