Читать онлайн Агнец

© Скиба С., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Горный Алтай – одно из красивейших мест в мире, но описанные в этой книге поселок Чулык, его окрестности и проживающие там люди не имеют ничего общего с реальностью. Все перечисленное лишь плод авторской фантазии.

Я раньше не задумывалась о смерти по-настоящему. Никогда не ощущала ее присутствие, не верила в фатальность судьбы, а уж тем более в жизнь после смерти. Она коснулась меня так внезапно, что я успела едва вздрогнуть, как агнец, отданный на заклание богам. Мое сердце разверзлось и уже никогда не стало прежним.

1

Рокот двигателей самолета успокаивает, я никогда не боялась летать. Я смотрю в иллюминатор, напоминающий глаз длинного чудаковатого животного. Самолет бороздит пуховые сгустки облаков, такие плотные и необъятные, что кажется, это навсегда. Рядом со мной сидит молодая женщина и постоянно поглядывает на выход, будто собирается в любую секунду покинуть самолет. Она нервными, дергаными движениями приглаживает короткие, торчащие ежиком волосы мальчугану лет восьми. Скорее всего, своему сыну. В отличие от мамаши ребенок спокоен, он полностью растворился в игре на планшете. Я кидаю взгляд на экран айпада и невольно задерживаюсь в виртуальной жизни улыбчивого квадратного человечка, который с энтузиазмом строит дом и разбивает сад с плодовыми деревьями. Затем, как и положено улыбчивым квадратным человечкам, он обзаводится семьей и даже прямоугольной собакой с виляющим хвостом.

Хм… ну пусть попробует. Я тоже пробовала, но у меня ничего не вышло.

Вырвавшийся из динамиков голос командира воздушного судна объявил, что мы находимся на высоте десять тысяч метров, за бортом температура минус пятьдесят пять градусов по Цельсию и нужно пристегнуться ремнями безопасности, потому что мы входим в зону турбулентности.

Я послушно щелкаю замком на ремне и делаю глубокий вдох. Боинг начинает трясти: вверх-вниз, вверх-вниз, как щепку в бурлящем потоке воды. Дрожащими руками соседка достала бумажный пакет, по ее лбу стекают капельки пота. Мальчик оторвался от игры и вцепился руками в подлокотники кресла, женщина судорожно задышала в шелестящий пакет, где-то в хвосте самолета заплакал младенец, а я закрыла глаза и представила себя в парке, на американских горках.

На самом деле я никогда в жизни не каталась на американских горках, но почему-то представляла себе их именно такими. Вверх-вниз, вверх-вниз.

Когда я была маленькой, как сидящий рядом мальчуган, мой дедушка водил меня по выходным в парк аттракционов. Это было истинным счастьем. С тех пор прошло много лет, дедушки уже двенадцать лет нет в живых, а я до сих пор помню тот ветер в ушах и дикий восторг от того, как огромное существо под названием Ромашка несет тебя на дикой скорости в своей утробе. Тогда я была самым счастливым ребенком в мире. Потом я повзрослела, дедушки не стало, а аттракционы перестали излучать волшебство, они превратились в примитивные устройства, совершающие однообразные движения от нажатия кнопки. Ничего удивительного. В жизни вообще нет места чудесам, в этом я абсолютно уверена. Убедиться в этом мне помог мой муж, точнее бывший. До сих пор не привыкну, что я с ним развелась.

«Быть разведенной – это неприлично, – так считает моя мать, – каждая порядочная женщина должна иметь семью». Даже замаскировав очередной синяк на лице, поставленный моим отцом, она не отступала от своих убеждений. «В нашей семье не разводятся», – твердила мать как мантру. Новость о моем разводе привела ее в ужас, граничащий с неистовством. Если бы я заявила, что убила человека, это бы произвело куда меньший эффект. Так или иначе, развод стал некоей точкой отсчета моей новой жизни.

Я открываю глаза, за иллюминатором сизые облака посветлели, стали почти белоснежными, словно свадебное платье. Мое свадебное платье. «Замужество» сейчас для меня звучит как архаизм, я больше не хочу ввязываться в такую кабалу. Тогда казалось, что это любовь, но сейчас я понимаю – любви не существует. Все эти чувства с замиранием сердца при виде любимого можно объяснить по-научному: всплеск гормонов, животный инстинкт, похоть, в конце концов.

Все началось через год-полтора после свадьбы, хотя, возможно, звоночки были и раньше, только я их не замечала или предпочитала не замечать. Тогда мой муж, как Паук, начал незримо плести свою паутину вокруг глупой Мошки, перепутавшей паучьи фестоны с мягкой периной. Глупая Мошка и не заметила, как Паук начал высасывать из нее кровь, силу, веру в себя. Когда была нужна поддержка, она получала лишь подножку, восемь подножек, но почему-то не замечала и их. Потом Паук убедил глупую Мошку, что она разучилась ходить, раз она так часто спотыкается, и только он способен дать ей опору. Мошка считала так же, и паутина становилась крепче. Как же она не замечала очевидного? Когда меня повысили на работе с обычного менеджера до начальника отдела продаж, что сказал «любящий и заботливый супруг»? Ничего. Паук лишь посильнее затянул липкий кокон, удивленный и уязвленный тем, что Мошка еще на что-то способна. А значит, в глубине ее души еще есть силы, чтобы расправить крылья. Наступил момент, и глупая Мошка расправила их, потрепанные, жалкие, но еще способные вырваться из сдерживающих пут.

Младенец продолжал неистово кричать, хотя самолет уже перестало трясти. От этого душераздирающего звука с запредельными децибелами разболелась голова.

«Когда же он заткнется?» – воззвала я к небесам и тут же поймала себя на мысли, что я плохой человек, раз так отзываюсь о детях. Дети… Еще одна моя боль. Сколько у меня этих незалатанных дыр? Так и есть, я ощущаю себя лоскутным одеялом, в котором между кусочками ткани образовались дыры. Нити, связывающие лоскутки, истрепались, порвались местами, и теперь это одеяло ни на что не годится. Его остается только выкинуть.

«Пустая, – прошипел Паук после второго года супружества, – ты даже зачать ребенка не можешь».

Ядовитые высказывания, брошенные так тихо, шепотом, как бы вскользь, больно ранили и без того тонкую кожу Мошки.

Пустая, пустая, пустая.

Это слово так сильно вгрызлось в мой мозг, что это стало вторым моим именем. Кто ты? А я отвечу: пустая. Да, когда человеку каждый день повторяют, что он кактус, он рано или поздно начнет искать на себе иголки. Газлайтинг – есть такое модное слово в психотерапии – как раз об этом. Меня несколько раз заносило в кабинет психолога, но от одной меня толку мало, так сказала врач. Молодая, ухоженная женщина, обвешанная бусами Шанель, как новогодней гирляндой, посоветовала мне прийти с мужем: по ее словам, только так она сможет выстроить наши отношения. Выстроить… мне это слово тоже не нравится.

Затем эта доктор-психолог расписала мне посещение на полгода вперед и обозначила сумму, приближающуюся к стоимости моей однокомнатной квартиры в Химках. После этого я завязала с психологией. Единственное, что мне пригодилось после посещения ее кабинета, – понимание, что только я сама могу спасти себя, вытянуть себя из болота, в котором застряла. Такая простая и понятная мысль, но она почему-то раньше не задерживалась в моей голове, мне все время хотелось, чтобы кто-то помог мне это сделать. Сначала родители, потом Глеб, так зовут моего «любящего и заботливого мужа». И только после общения с этой женщиной в бусах Шанель меня словно током прошибло и внутри глупой Мошки проснулся кто-то новый. Еще сильный, еще смелый, еще с чувством собственного достоинства, и имя его – Достаточно.

Мне больше не хотелось видеть вечно хмурое, недовольное лицо мужа, слушать от него упреки, находиться с ним в одной комнате, дышать одним воздухом. Достаточно. Целых пять лет я не чувствовала себя, была словно придатком мужа, надстройкой, которую можно выключить, если нет настроения. Почему я не ушла от него раньше? Почему сама себе не позволяла дышать столько лет? Я не могла на это ответить, я была точно парализована, подавлена страхом и волей другого человека.

Воспоминания жгучей лавой всколыхнулись в проснувшемся вулкане души, и непрошеные стыдливые слезы покатились по щекам.

– Все уже хорошо, мы вышли из зоны турбулентности. – Соседка протянула мне бумажную салфетку.

– Да, вышли, – кивнула я, вытерев слезы.

– Я тоже боюсь летать, ужас как боюсь, – покачала головой она, убрав с влажного лба прилипшие светлые волосы. Ее раскрасневшееся мясистое лицо лоснилось, тяжелая грудь вздымалась, вместе с ней взлетали розовые цветы, разбросанные по кофте.

– А вот Марик ничуть не боится. – Женщина кивнула на мальчугана, снова уткнувшегося в планшет. – Но ему только семь, он мало что понимает.

Я внимательно посмотрела на Марика, и он мне показался вполне разумным; его квадратный человечек уже успел обзавестись бизнесом и купить себе Rolls-Royce. Мало кто из несмышленышей покупает Rolls-Royce.

– Я на случай тряски беру вот такие конфеты. Они мятные, попробуйте, сразу станет легче. – Соседка протянула мне горсть леденцов в изумрудной обертке. – Возьмите на всякий случай, нам еще лететь часа три, не меньше.

– А потом еще до Чулыка переться, – недовольным голосом вставил мальчуган.

– Вы тоже в Чулык? – удивилась я.

Блондинка кивнула и широко улыбнулась, будто встретила давнюю знакомую.

– Именно туда. Вы где будете жить? В «Кубае»? А вообще, что я спрашиваю, в Чулыке это единственная турбаза. Я там уже несколько раз останавливалась; кстати, меня зовут Яна.

– Инга, – представилась я, натянув вежливую улыбку.

– Вы летите одна или…

– Одна, – резко ответила я. Вот не люблю я подобных вопросов, вообще не люблю, когда лезут под кожу.

– Вы знаете, – продолжала моя соседка заговорщицким тоном, будто рассказывает мне великую тайну, – поговаривают, поселок Чулык магический, в нем творятся настоящие чудеса. Одинокие люди находят свою любовь, сбываются самые заветные мечты…

– Не верю в эту чушь. – Я демонстративно отвернулась к иллюминатору, дав понять прилипчивой соседке, что не жажду поддерживать с ней беседу и уж тем более слушать ее подбадривающие советы.

«Ты держись, у тебя все еще будет хорошо», – сколько раз я слышала эти приторные слова с сожалеющим тоном. Спасибо, хватит уже этих сочувственных взглядов. Когда я обивала пороги Центра по искусственному оплодотворению, то получила их сполна. А потом еще этот статус – разведенка. Для многих женщин он страшнее ядерной войны. После развода некоторые мои замужние подруги посчитали нужным одарить меня своим непрошеным утешением. Покровительственно-сочувствующим голосом, со злорадством в глазах они пели, как сирены, что все у меня еще будет хорошо, главное – не отчаиваться.

«Да я не отчаиваюсь, – отмахивалась я, – наоборот, мне так комфортнее».

«Не нужно нас обманывать, мы же видим, как тебе плохо», – настаивали они.

Я с ними не спорила, теперь у меня нет этих самых подруг.

«Нужно прекратить общение с людьми, из-за которых вы плохо себя чувствуете», – а это слова моего психолога. Я ее явно недооценивала: оказывается, она мне многое дала.

Мой нос уловил съедобные ароматы: наконец-то начали разносить еду. В путешествиях мне всегда хочется есть, к тому же еда кажется какой-то особенно вкусной, даже если это жилистый гуляш и пюре с комочками. Едва я опустила складной столик перед собой, как впередисидящая дама точным взмахом головы закинула свои волосы прямо на него.

Как жаль, что у меня нет с собой ножниц.

– Девушка-а‐а! Лохмы свои уберите! – Моя вездесущая соседка среагировала быстрее меня. И любительница раскидывать длинные волосы немедленно убрала свою шевелюру с моего столика и даже тихонько, еле слышно, извинилась.

– Ну что за люди такие? – продолжала возмущаться Яна, будто девушка нанесла ей личное оскорбление. – Не знают никаких норм приличия. Вы согласны со мной, Инга, что сейчас очень мало воспитанных людей?

Неизвестно, сколько лился бы из нее праведный гнев, но стюардесса подала нам ужин, и наконец-то рот моей соседки оказался занят едой. Курица с рисом и овощами меня разморили, я закрыла шторку иллюминатора и, откинув спинку кресла, проспала почти до самого Горно-Алтайска. Сразу после приземления, когда самолет еще двигался, бабульки с подсиненными волосами, сидевшие впереди, подскочили со своих мест и стали яростно выуживать ручную кладь из багажного отделения. Одна увесистая сумка шмякнулась на голову мужчине, тот начал громко возмущаться, снова заплакал младенец. Стюардессам пришлось успокаивать мужчину, младенца и рассаживать обратно по местам бабушек.

После остановки самолета салон заметно оживился: люди повскакивали со своих мест, хватая багаж, и торопливо ринулись к выходу, будто им дали команду покинуть самолет за минуту. Подавляющее количество пассажиров были туристами, их легко отличить от местных или командировочных по увесистым рюкзакам и тщательно оберегаемой технике, с помощью которой они снимут прекрасные виды Горного Алтая. Перед тем как отправиться в путешествие, я досконально порылась в интернете и многое прочитала про этот край. До сих пор не знаю, почему я выбрала поселок Чулык, такое ощущение, что он сам нашел меня. Сначала мне на глаза попался красочный буклет в моем почтовом ящике, затем я увидела рекламу на компьютере. Еще год назад я бы ни за что не полетела сюда, в глушь, где электричество дают по часам, а про интернет, скорее всего, придется забыть. Но сейчас все было по-другому. Рекламный флаер обещал умиротворяющий ретрит, восстанавливающий душевные силы, энергетические практики, обретение гармонии и прочую дребедень. Честно говоря, я не сильно верю во все это, просто картинка на флаере меня зацепила. Аутентичное, далекое от цивилизации место на берегу Телецкого озера, окруженное цепью Алтайских гор. Я такое видела только в кино.

Длинное чудаковатое животное с круглыми глазками вдоль туловища начало выпускать своих питомцев на волю. Стюардессы в форме цвета спелого апельсина, профессионально ослепительно улыбаясь, желали всем хорошего дня.

Я вынырнула из самолета, и свежий воздух дохну́л мне в лицо, как если бы в душном помещении резко открыли форточку. У меня на миг закружилась голова, и я крепко схватилась за перила трапа. Мой организм, привыкший к пыльному, пропитанному смогом воздуху, был приятно удивлен.

Бело-голубой аэропорт в Горно-Алтайске показался мне маленьким, почти крохотным, особенно в сравнении с Шереметьевом. В зале встречающих я заметила скуластого желтолицего мужчину, державшего над головой табличку с надписью «Кубай»; значит, мне к нему. Моя шумная соседка с сыном, идущие впереди меня, тоже направлялись к мужчине с табличкой. Они поздоровались, обменявшись несколькими фразами, – видимо, он встречает их уже не в первый раз. К нам присоединились еще несколько человек: пожилая пара, все время державшаяся за руки, смуглый подросток с дредами и высокий худощавый парень в красной бейсболке.

После того как все получили багаж, встречающий повел нас на парковку. Там нашу группу из семи человек рассадили по двум рамным внедорожникам с диодными фонарями на крыше и мощными решетками радиаторов. Эти джипы мне напоминали хищных животных.

Наш водитель, он же гид, представившийся Сыгыром, сказал, что отвезет нас на пристань Артыбаш, а оттуда на катере мы доплывем до Чулыка. Мы выехали из аэропорта и сразу стали подниматься по извилистой эстакаде, возвышающейся на несколько метров над землей. Наш внедорожник ехал первым, за нами на короткой дистанции вилял второй автомобиль с туристами. В отличие от Яны, прикрывшей глаза, и Марика, построившего солидный бизнес в своей виртуальной игре, я с жадным интересом смотрела в окно. Столица республики Алтай мне показалась малозаселенной, спокойной. Вдоль залитых солнцем улиц зеленели кустарники, кудрявыми сиреневыми пятнами пестрели гроздья еще не отцветшего маральника, разлапистые кедры, точно городские стражи, устало поглядывали на немногочисленных прохожих. За серыми панельками, словно приглашая ехать дальше, поскорее выбираться из города, призывно выглядывали горные вершины.

Когда мы выехали на Чуйский тракт, у меня перехватило дыхание. Необъятные просторы, кажется, вобрали в себя все оттенки зеленого цвета: от бледно-фисташкового до малахитового. Они трепетали, вибрировали, бились, как сердце в груди. Почему-то именно это слово пришло мне на ум, когда я смотрела на густые леса, блестящие ленты рек, крутые обрывы, горные отроги, похожие на клыки великана.

Горный Алтай и есть сердце Земли.

Все вокруг дышало свободой, величием и какой-то особенной горделивостью. Куда ни кинь взгляд – повсюду бесконечный простор, слияние неба и земли. Невесомые, без конца меняющие форму облака выстраивались в длинный хребет невиданного животного, потом разделялись и вытягивались в незаурядные башни-колпаки и уходили за горизонт. Небо разливалось бледно-лиловым свечением, оно пылало, и от него, как от плещущейся воды, волнами расходились лучи. На миг мне показалось, что предметы вокруг двоятся, бликуют, рассыпаются на пиксели и появляется величественная фата-моргана.

Глядя на «сердце Земли», я почувствовала, как мое сердце наполнилось уверенностью и неожиданной легкостью. Я смотрела в окно, восторгаясь величественными горами, поросшими соснами и кедрами. Желтые маки, фиалки, примулы, ромашки, огромные синие аквилегии, точно пестрые домотканые ковры, стелились по склонам гор и сопкам.

– Урочище Чехмык, – сказал Сыгыр, останавливая машину. Другой внедорожник тоже съехал на обочину. – Прошу на выход, такую красоту нужно получше рассмотреть, – добавил гид и открыл нам дверь.

Я выхожу из машины и вдыхаю сочащийся ароматами земли и трав воздух. Ветер тут же надувает мою футболку, щекочет ребра.

Сколько же здесь воздуха! Можно вечно дышать и не надышаться. А пространства! Бесконечность.

Гид жестикулирует, показывает на горы, рассказывает про знаменитую Белуху и Катунь, протекающую совсем рядом. По его словам, это самая длинная и полноводная река Алтая, чье название переводится как «хозяйка», а Чуйский тракт входит в десятку самых красивых трасс мира. Я ему охотно верю.

До моих ушей доносится шум реки и взбудораженные голоса туристов на рафтах. Катунь – бесстрашный свинцовый поток, точно артерия с мелкими ответвлениями. Она гремит, шумит, угрожающе бурля на порогах. Надувную лодку подбрасывает на камнях, люди визжат, взмахивают веслами, преодолевают порог, радуются. Я радуюсь вместе с ними. Парень в красной бейсболке свистит рафтингистам, они машут ему в ответ.

Еще минуту назад почти безоблачное небо тускнеет, над головой появляются тяжелые темнобрюхие тучи. Свежий ветерок становится вмиг холодным, и не успеваю я подумать, куда же могла положить свою джинсовую куртку, как на землю падают несколько тяжелых капель дождя.

Все как по команде запрыгивают в машину, не желая промокнуть. Все, кроме красной бейсболки, который продолжает смотреть вдаль, точно стараясь впитать в себя этот величественный простор и древнюю мудрость. Его белая футболка уже порядком намокла и прилипла к телу. Ненормальный какой-то, констатировала я, поежившись.

Наконец и он, не выдержав напора дождя, поливавшего землю точно из открытого шланга, сел в машину.

– Переждем ливень и поедем, – устало протянул Сыгыр, и на его плоском скуластом лице проступили морщинки.

Все пассажиры внедорожника напряглись, даже Марик оторвался от своей игры и, нахмурившись, посмотрел в окно. Мне сильно захотелось пить, и я, запустив руку в рюкзак, нащупала пластиковую бутылку. Воды оставалось на один глоток.

– Вот, возьмите. Я даже не открывала. – Яна протянула мне бутылку воды «Эвиан».

Поблагодарив ее, я жадно выпила полбутылки. Мужчина в красной бейсболке, сидевший рядом с Сыгыром, повернул голову, задержав на мне взгляд. Вдруг машину затрясло, снаружи что-то загудело, точно рев работающего двигателя самолета, по стеклам поползли водные дорожки. У меня перехватило дыхание, я едва не вскрикнула.

– Ревущие ветра сегодня особенно разговорчивы, – сказал гид и отхлебнул из бутыли ярко-зеленой жидкости.

Марик, сидевший по правую сторону от меня, выключил планшет и, достав телефон, стал снимать раздухарившуюся бурю на видео.

– Прикол. В школе покажу, – хмыкнул он.

В отличие от него я не была столь оптимистична. Мне вдруг показалось, что я останусь здесь навсегда и уже никогда не выберусь из этого внедорожника. Пройдут годы, прежде чем люди найдут нас, а точнее то, что от нас останется, – пять иссохших скелетов, обглоданных хищниками. Автомобиль резко дернулся, но ветер тут был ни при чем, это Сыгыр нажал на педаль газа. Кружась и завихряясь, буря двинулась в другую сторону, к северу, минуя нас. Мутная пелена еще заслоняла горизонт, но уже можно было разобрать, куда ехать, и мы тронулись с места. Второй внедорожник, силуэт которого едва просматривался в окне, последовал за нами.

Мы съехали с Чуйского тракта и покатили по более узкой дороге, идущей через поселки. Туньжа, Чоя, Ускуч, Верх-Бийск, Тулой – пролетали вывески с названием населенных пунктов, в которых жило двести, а порой и всего пятьдесят человек. Ненадолго скрывшееся за тучами солнце вновь золотило колышущиеся волнами луга, на которых мирно паслись поджарые кони и кудрявые, точно грязная сладкая вата, овцы.

Гид, оказавшийся очень болтливым, всю дорогу травил легенды про снежного человека, обнаруженного на вершине горы Белуха, и алтайских духов.

– Полная чушь, – шепнула мне Яна, скептически цокнув, – никакого снежного человека не существует.

– А алтайские духи? – спросила я.

Она пожала плечами.

– Местные в это верят. Видите, – она показала на деревья с развевающимися на ветру привязанными белыми кусочками ткани, – это Кыйра, священные ленты, для подношения духам. Здесь много разных духов: Тенгри, Этуген, всех и не упомнишь. Главное – не навязывать местным свое мнение по поводу веры, и все будет гуд.

В Усть-Пыжа мы сделали остановку, потому что Марик срочно захотел в туалет, а гид курить. Пока все занимались своими делами, я подошла к торговой палатке, разглядывая деревянные сувениры, похожие на крохотные идолы, разноцветные камни, кусочки сталактитов. На отдельной полке стояли в ряд разнокалиберные бутылки, наполненные кровью марала. По словам продавца, эта кровь могла вылечить от любой болезни.

– Обязательно примите ванну из крови марала, – сказал он.

«Вряд ли», – ответила я про себя.

Недалеко от палатки я заметила груду камней, сваленных в кучу, из которой торчали ветки, украшенные разноцветными лентами. Я поинтересовалась у Сыгыра, что это такое.

– Дорожный Обоо – место приношения даров духам. Несколько лет назад археологи нашли здесь кости жертвенных людей и животных, а еще стрелы, – буднично проговорил гид, затягиваясь сигаретой.

– Жертвенных людей? – переспросила я, чувствуя, как в горле перехватывает дыхание. Мой обескураженный вид, кажется, смутил его, отчего мужчина немного замялся.

– Это было очень давно и вообще не факт, что правда. Археологи тоже ведь могут ошибаться. – Стараясь разрядить обстановку, он улыбнулся, обнажив желтые зубы. – Давайте я вам лучше расскажу про Телецкое озеро, мы как раз к нему скоро подъедем, – добавил Сыгыр, сев за руль.

Как только мы тронулись с места, он стал с энтузиазмом рассказывать о «младшем брате Байкала». О том, что озеро очень глубокое и холодное и что оно считается проклятым.

– На его дне мертвецы. Многотысячное войско Чингисхана. Они стоят с открытыми глазами и ждут, когда их ряды пополнятся. И они действительно пополняются, каждый сезон в озере тонут десятки людей, которых потом никто не находит. – Мужчина нахмурился и покачал головой.

– Ерунда все это. Детские страшилки, – усмехнулся парень в красной бейсболке.

«Надеюсь», – подумала я. От этих разговоров, а особенно оттого, что сейчас придется плыть по «проклятому» озеру, мне стало не по себе.

– Так что купаться в нем я бы не советовал, – продолжил гид, – даже до воды лучше не дотрагиваться, чтобы не потревожить онгонов.

– А кто это? – поинтересовалась я.

– Духи предков. Они не любят, когда к ним относятся неуважительно. – Сыгыр строго посмотрел на меня через зеркало заднего вида, будто я намеревалась их тревожить.

Чем ближе мы подъезжали к воде, тем чаще нам попадались прогнившие, перевернутые днищем вверх лодчонки и тем реже встречались люди. У меня создавалось такое ощущение, что мы едем на край света, где кроме нас, тех, кто находился в машине, больше не было никого во всем мире. Только горы, сопки, леса и бесконечное, точно синий хрусталь, небо. Все вокруг поет, цветет, вибрирует, живет своей слаженной жизнью, которая не терпит чужаков, тех, кто тревожит…

Асфальтированная дорога давно закончилась, и мы уже несколько часов как тряслись по разбитой грунтовке. С каждым километром она становилась все хуже (хотя куда еще хуже?). Внедорожник подпрыгнул на очередной кочке, и задремавший парень в красной бейсболке стукнулся головой о стекло, открыл глаза и грязно выругался. Марик тихо хихикнул, а Яна окатила сквернослова злобным взглядом.

Впереди показалось что-то похожее на скелеты динозавров, не переживших суровые времена. Дюжина остовов деревянных лодок и покрытых коррозией катеров, разбросанных по берегу Телецкого озера, нашли свое последнее пристанище.

– Это место, которое духи создали в гневе, – печально проговорил Сыгыр.

– Крутяк! – восторженно отозвался Марик и сделал несколько снимков.

Я тоже достала телефон и сфотографировала застывшие туши лодок. Заброшенная буровая вышка, сваленная ветрами, обломки судов, покрытый ржавчиной баркас, севший на мель, но все еще покачивающийся в воде, – все выглядело удручающе и завораживающе одновременно.

Остановившись у небольшой пристани, Сыгыр заглушил мотор.

2

Яраньше никогда не видела такого огромного озера. Меня всегда восхищала и ужасала водная стихия. Я не боюсь летать на самолете, не боюсь высоты, закрытого пространства, но вот глубина всегда вызывала первобытный страх.

Словно чувствуя его, озеро, как шаловливый ребенок, решило позабавиться с новой игрушкой, вздымая гребни волн. Визгливые озерные чайки кружили над выброшенной на берег рыбой, их теснил крупный баклан. Сыгыр и второй гид-водитель передали нашу группу туристов другому сопровождающему: худому, как трость, парню в камуфляжном костюме и соломенной широкополой шляпе, которая пристегивалась шнурком. Я надела похожую шляпу, туго завязав ее на шее. Солнце, подходившее к зениту, разошлось не на шутку и, кажется, решило спалить все вокруг к чертовой матери.

Поздоровавшись со всеми присутствующими, парень представился Хароном. Ну и имя… Я сразу вспомнила перевозчика душ умерших через реку Стикс в подземное царство мертвых. Скорее всего, родители этого Харона не знали древнегреческую мифологию, раз так назвали сына. Благо моим родителям хватило здравого рассудка дать мне нормальное имя, хотя что оно означает, я не знаю; возможно, у него тоже зловещее происхождение.

Все разом засуетились, забираясь в моторную шлюпку, выглядевшую примерно как затопленный ржавый баркас на берегу. Первыми в лодку запрыгнули пенсионеры (я все больше убеждаюсь, что эти старички что-то себе подмешивают в лекарство), за ними Яна, Марик и подросток в растаманской шапке и с дредами. Глядя на всепоглощающий организм озера, я растерялась, да еще этот багаж и рюкзак, весивший с тонну. Парень в красной бейсболке взял мой тяжеловесный чемодан и сильными жилистыми руками перенес его в шлюпку. Он оказался сильнее, чем выглядел, надеюсь, шлюпка тоже производит обманчивое впечатление.

Когда я на нее посмотрела, меня вдруг охватило тревожное чувство, что нужно отсюда бежать. Хватать свои вещи и уезжать, пока не поздно. Но когда молодой человек подал мне руку, я шагнула в лодку, и перевозчик по имени Харон завел мотор. Пыхтя и плюясь сизым дымом, старая шлюпка устало поскребла по водной глади, окутанной туманной дымкой. Сноп брызг сразу же окатил мою левую руку, и я как можно дальше отодвинулась от края шлюпки. Только бы это старое корыто не затонуло. Я невольно вспомнила рассказы гида про глубину в двести метров и лес мертвецов на дне озера.

На вопрос, имеется ли в лодке спасательный жилет, Харон одарил меня таким взглядом, будто я попросила его показать мне белых медведей. Он несколько минут глядел на меня не отрываясь своими блестящими узкими глазами, выглядывающими из-под широких полей шляпы. Потом он покачал головой, словно сожалея о чем-то, и посмотрел вверх. В небе визжали озерные чайки, их крик напоминал детский плач. Свистя серыми маховыми крыльями, над головой пролетел тонкоклювый кулик. На верхушках волн показалась стайка серебристых рыбок. Минуя гребешки волн и лавируя между ними, они то исчезали, то снова выпрыгивали из воды. Послышался громкий всплеск, и я увидела стаю черных крупных рыб. Они плыли рядом, почти касаясь левого борта шлюпки, как раз там, где я сидела. Все как по команде схватились за телефоны, даже пожилая пара защелкала затвором на профессиональном фотоаппарате. Я же посильнее вцепилась в расшатанный поручень лодки, не имея никакого желания делать лишние движения. Парень, который помог мне подняться на борт, сидел напротив и с любопытством смотрел на косяк рыб. Резкий порыв ветра сорвал с него бейсболку, и она упала в воду, как капля крови.

Кровь. Почему-то это слово пришло мне в голову. Харон, заметивший слетевшую бейсболку, неодобрительно покачал головой, что-то бормоча себе под нос. Весь его вид выказывал неодобрение и толику жалости.

Ветер подхватил и растрепал волнистые золотисто-карамельные волосы парня. Я безотчетно засмотрелась на него, хотя и не сказать, что он был красив. Заметив мой взгляд, парень улыбнулся, и я поспешно отвернулась, демонстрируя чрезвычайный интерес к черным рыбам, сопровождавшим нашу лодку. Чем ближе мы подплывали к берегу, тем сильнее уплотнялся туман. Сейчас он казался молочным, как взбитые сливки. Поселок Чулык маскировался от любопытных глаз и непрошеных гостей, и мне показалось, что на миг весь мир растворился в этой белоснежной тишине.

Волнующее, странное, многоликое предвкушение вдруг накрыло меня, и почему-то стало страшно, аж мороз пробежал по спине, но в то же время сладостное предчувствие чего-то важного и притягательного манило. Когда шлюпка нырнула в марево, стая черных рыб резко развернулась, словно побоявшись пересечь невидимую черту. Мы зашли в небольшую бухту, обрамленную отлогим берегом, и сердце шлюпки перестало стучать. Каменные выступы, покрытые зелеными пятнами растительности, защищали бухту от ветров и сильных волн. Вода молочно-изумрудного цвета, как сливки в зеленой бутылке, шла рябью, и блики от нее слепили глаза.

Харон помог всем вынести багаж на пристань и, когда я уже попрощалась с ним, вдруг обратился ко мне:

– Ты не должна этого делать, – прошептал он, отведя глаза в сторону.

– Простите? – Я недоуменно уставилась в его напряженное лицо.

– Чулык… Он… – Харон затравленно посмотрел в шелестящие зеленые кущи и осекся.

– Что с ним не так? Скажите мне, раз уж начали говорить.

– Каждые три дня я причаливаю сюда примерно в это время. Просто запомни это и еще… – он задержал на мне взгляд, выражающий искреннее сочувствие, – надеюсь, я ошибаюсь и все будет нормально. – Развернулся и торопливо зашагал к своей шлюпке. Через несколько минут старый двигатель натужно загудел – сердце лодки снова ожило.

К пристани подошел сухонький мужчина с бегающими глазами. Он поклонился нашей группе и показал на УАЗ-буханку, припаркованный под сенью крупнолистного дерева. На двери микроавтобуса большими буквами выделялась надпись «Кубай» – название турбазы, на которой мне предстояло прожить десять дней. Вся группа послушно двинулась к УАЗу; пожилая пара дефилировала впереди колонны, фотографируя каждый свой шаг, мужская часть пассажиров шла следом, Яна о чем-то увлеченно разговаривала с сотрудником турбазы, тащившим тележку, под завязку заполненную багажом.

Я же не могла оторвать взгляда от удаляющейся старой шлюпки. Издали она казалась новой и красивой, оставляющей за собой бурлящий белый шлейф. Здесь все выглядело красиво, и я жадно впитывала эту красоту, приближаясь к ней, но боясь дотронуться до нее руками. Казалось, если я это сделаю, она рассыплется.

– Оставайся здесь, – пропел мягкий бриз.

– Оставайся здесь навсегда, – прошелестела взволнованная легким ветерком листва.

– Я согласна, – ответил голос в моей голове, мой собственный голос.

Меня окликнула Яна, выдернув из короткого забвения, и я поспешила к микроавтобусу. Все уже сидели на местах, с недовольными лицами поглядывая в мою сторону. Я их понимаю, сама не люблю, когда опаздывают и заставляют ждать.

В салоне все места оказались заняты, и мне пришлось умоститься рядом с медноволосым парнем, сидевшим впереди рядом с водителем. Дорога, вся в ухабах и рытвинах, заставляла «буханку» трястись и подскакивать, пыль, стоявшая столбом, не оседала, земля была высохшей и покрытой трещинами. Она жаждала влаги, ей не хватало воды. Я почему-то явственно ощутила это, точно сухая почва была моим горлом. Выудив бутылку «Эвиан» из рюкзака, я с разочарованием обнаружила, что в ней не осталось ни капли воды.

Мы ехали по грунтовой проселочной дороге, не вторгаясь в густые заросли леса, колыхавшегося чуть вдали. Все вокруг заполнял воздух и бесконечный простор, из сочной травы тут и там вздымались могучие вечнозеленые деревья, ползучая жимолость с желтыми цветочками обвивала их стволы. Почему-то мне они показались ядовитыми; я думаю, здесь много ядовитых растений и плодов. Густой ковер отдаленного леса, трепещущий как желе при прикосновении, плавно переходил в исполинские, буравящие облака горы. Сизое марево не давало рассмотреть местность внимательно – а может, сам Чулык не желал показываться нам.

Через приоткрытые окна я чувствовала запах травы, пахло чем-то терпким: смолой, гарью, жаркой землей. Где-то вдали вились длинные серые хвосты дыма. Мы выехали на дорогу пошире и поровнее. Автобус остановился, пропуская гурт овец и несколько гнедых лошадей, погоняемых мальчишками с длинными хлыстами и палками в руках. За ними бежали дети помладше, кто-то в куртке, кто-то в одних шортах. Лохматые псы размером с волков завершали процессию. Погонщики провожали УАЗ внимательным изучающим взглядом, собаки лаяли и пытались укусить за колеса.

Мы въехали в поселок, и между стройных сосен показались лотки, заставленные всевозможными травами, банками с медом, вареньем, орехами, семенами, одеждой из шкур и войлока.

Запахло хвоей и чем-то приторно-сладковатым. Мужчины, женщины, дети, старики – все сновали как муравьи, что-то подвозя на тележках, перебирая, перекладывая на прилавках. На некоторых женщинах были надеты необычные головные уборы, похожие на высокую тюбетейку, и яркие украшения. Мужчины, облаченные в камуфляж или спортивные костюмы, постоянно хмурились и много курили.

Сидевший рядом молодой человек, закрыв глаза, кажется, дремал, в его ушах торчали беспроводные наушники. Меня всегда удивляла способность людей спать под музыку. Вдруг в лобовое стекло автобуса с глухим треском шмякнулось что-то серое. От неожиданного грохота я подскочила на месте и вскрикнула. Автобус резко остановился, по ветровому стеклу скользким желе скатилась мертвая птица. Ее широко растопыренные крылья были поломаны в нескольких местах, а из открытого массивного клюва струилась кровь.

Я инстинктивно схватила за руку своего соседа, который, вжавшись в сиденье, с неприязнью смотрел на птицу. На этом странности не закончились, водитель УАЗа резко выгнулся, словно кто-то его ударил по спине, и затрясся, как в припадке.

– О черт! У него приступ! Здесь есть доктор?

Пока мой сосед звал на помощь и рылся в бардачке в поиске аптечки, я смотрела на птицу и водителя. Их глаза стали белыми, словно покрытые молочной пленкой, и от этого делалось жутко. Спустя несколько минут все прекратилось так же внезапно, как и началось. Перестав трястись, водитель вытер со лба пот и поглядел на нас вполне нормальными, человеческими глазами. Только что мертвая птица вдруг встрепенулась, расправила переломанные крылья и, сделав несколько взмахов, улетела прочь. На ее перекошенном клюве багрились капли крови. Липкий страх парализовал мое тело, и я почувствовала, как парень посильнее сжал мою ладонь. Произошедшее, похоже, позабавило водителя, мужчина ухмыльнулся, что-то буркнув себе под нос, и с силой нажал на газ.

Через несколько минут наша буханка подъехала к турбазе «Кубай», и только тогда я сообразила, что продолжаю держать своего соседа за руку. Как глупо. Выскочив из автобуса и забрав свой багаж из рук странного водителя, я направилась к открытым воротам турбазы, где нашу группу уже встречали.

Каменные, покрытые пятнами мха идолы на столбах ворот приветствовали туристов хищным, застывшим навеки оскалом. Задержав на них взгляд, я вместе с нашей группой двинулась к парадному крыльцу. Вдоль широкой дорожки, выложенной коричневой тротуарной плиткой, подрагивали цветы, высаженные в форме орнамента. Бледно-желтые лилии теснились с тянущимися к небу горечавками, цветущими аквамариновыми продолговатыми колокольчиками, фиалки соседствовали с бело-желтой дриадой – и все вкупе создавало эффект пестрого ковра, устилавшего двор. За ними, точно старшие родственники, возвышались деревья покрупнее. Двухэтажные срубы из лиственницы буквально утопали в зелени жимолости, обвивавшей стены. Дома в стиле шале, с высокой двускатной крышей, высоким фундаментом из серого, точно чешуя Левиафана, камня и деревянной надстройкой выглядели угрюмо, будто их кто-то обидел. Со временем от капризов погоды древесина потемнела и немного потрескалась, что придавало домам суровый шарм.

В просторном вестибюле нас встретили чайной церемонией и пронзительным горловым пением, от которого у меня мурашки побежали по коже.

Каждому прибывшему подарили сувенир из дерева и предложили чай с молоком, медом и пряностями.

Сотрудники турбазы, одетые в голубые костюмы и войлочные расписные жилеты, отороченные мехом, усиленно улыбались, показывая радушие. Их широкие скуластые лица выражали искреннюю радость от встречи с нами, уставшими, голодными туристами, желающими поскорее попасть в свой номер. Не знаю, как другие, но я только об этом и мечтала.

Долгий путь давал о себе знать, мои ноги гудели, голова отяжелела на тонну, и я только сейчас поняла, как же сильно устала. В этот момент кто-то коснулся меня рукой. Субтильного вида мужчина, кожа да кости, поклонился мне, я поклонилась ему в ответ.

– Меня зовут Калчу, и я рад прислуживать вам, аржан. – Его светло-голубая рубашка и брюки на контрасте с медной кожей, казалось, светились. – Мы ждали вас. Для Калчу большая честь подготавливать вас.

Я не совсем поняла, к чему меня нужно подготавливать, и когда я задала уточняющий вопрос, мужчина лишь туманно улыбнулся, сверкнув кривыми, но очень белыми зубами, и, подхватив мой огромный чемодан, лихо покатил его по крутому пандусу. Я поплелась по лестнице следом, едва поспевая за шустрым портье и осматриваясь по сторонам. Из стен торчали мертвые головы животных. Чучела марала, ирбиса, кабана и бурого медведя равнодушно взирали на меня, и я очень надеялась, что в моем номере такой «красоты» не будет.

В углах лестничных пролетов зеленели карликовые сосны, а над ними в позолоченных клетках трещали радужные птички, я таких даже на картинках не видела. Портье остановился перед дверью с табличкой тридцать три (возраст Христа, почему-то подумалось мне) и вежливо пропустил меня вперед. Мне повезло, и стены моих двух комнат скромно украшали картины, изображавшие пейзажи Горного Алтая и диких животных.

В номере пахло чем-то пряно-сладким, на журнальном столике, стоявшем рядом с бежевым тканевым диваном, усыпанным подушками со звериным принтом, тлела палочка благовоний. Я подошла к огромному панорамному окну, простиравшемуся на всю стену, чтобы впустить свежий воздух, и замерла, очарованная открывшимся мне видом. Белесый плотный туман немного рассеялся, и местность показала себя во всей красе. За кудрявым зыбким лесом возвышались Алтайские горы, казавшиеся отсюда огромными, далекими и ненастоящими. Среди них явно выделялась одна гора – ровная, конусовидная, как пирамида, с остроконечной вершиной, напоминающей темно-бирюзовую волну, взметнувшуюся в небо.

Раскаленное добела солнце заливало лес ослепительным светом, воздух вибрировал, вершины деревьев и зарослей дрожали, и казалось, что они танцуют.

– Гора Ар-куч, еще ее называют Копьем Бога, – послышался за спиной голос портье. Я была уверена, что он ушел, и от неожиданности вздрогнула.

– Здесь очень красиво, – сказала я и отошла от окна.

– Надеюсь, вам здесь понравится. Если Калчу вам больше не нужен, он может идти, аржан?

– Да, конечно. – Я проводила взглядом портье, пока он не скрылся из виду.

Закрыв дверь на ключ, я села на диван, сняла обувь и умостила ноги на белую овечью шкуру. Мой взгляд упал на фотографию, стоявшую на журнальном столике. Взяв ее в руки, я обомлела. Полностью обнаженная девушка, увешанная многочисленными бусами и браслетами, возносила руки к небу, точно прося его о чем-то. Костер, пылающий за спиной, освещал ее блестящую медную кожу, вот только лицо…

Я смотрела на девушку, и внутри меня все сжималось. Это было мое лицо, вырезанное из одной фотографии и вклеенное в другую. Фотография была отфотошоплена грубо, по-дилетантски, поэтому создавалось ощущение, что моя голова отрублена и как бы сшита с телом. Отпрянув от журнального столика, я брезгливо поежилась.

Что за ерунда? Кто это сделал? И для чего?

Выудив фотографию из витиеватой рамки, я хотела сначала порвать ее, но потом передумала и убрала в чемодан, чтобы, приехав домой в Москву, достать ее и посмеяться над чьей-то глупой шуткой. Глупой и совсем не смешной. Происшествие в микроавтобусе никак не выходило из головы, да еще эта дурацкая фотография сбивала с толку, но сейчас я слишком измотана, чтобы думать об этом. Накопившаяся усталость каменной глыбой пришпилила меня к мягким подушкам. Едва прикрыв глаза, я тут же провалилась в сон.

Страшный, глупый сон, в котором я, свернувшись, как эмбрион в матке матери, лежу на полу. Закрыв глаза, слышу, как что-то осторожной кошачьей поступью приближается ко мне. Открываю глаза и немею от страха. Огромный черный паук с мохнатыми лапами и лицом моего бывшего мужа улыбается мне одними лишь кончиками губ, его темно-карие глаза остаются строги, как обычно. Паук-Глеб смотрит на меня с упреком и как будто усмехается. Этот взгляд мне хорошо знаком, я видела его все пять лет своего замужества. Мы глядим друг на друга не отрываясь, я – маленькая, глупая Мошка, и он – сильный, властный Паук, так любивший пожирать маленьких глупых букашек. Я с омерзением смотрю на блестящий черный панцирь Паука и его звероподобное лицо. Рот Глеба назидательно цокает:

– Ты, как обычно, все делаешь неправильно. Я всегда говорил, что ты безрукая и безногая пустышка.

Я хочу ему возразить и вдруг с ужасом осознаю, что у меня действительно нет конечностей, только уродливое туловище, с помощью которого я пытаюсь сдвинуться с места. Мое искалеченное тело сотрясается, я дергаюсь, словно в конвульсиях, пока Паук не дотрагивается до меня и не вытирает мои слезы своей щетинистой лапой. Я застываю и, глядя ему в глаза, прошу отпустить меня.

– Так иди, я тебя не держу. – Рот Глеба расширяется в ухмылке до невероятных размеров.

Он сотрясается от смеха, его черные мохнатые лапы подергиваются, изо рта капает клейкая слюна. Я делаю отчаянные попытки отползти от него, но без рук и ног у меня ничего не получается, и я беспомощно дергаюсь на одном месте. Насмеявшись вдоволь, Паук успокаивается, лицо Глеба надевает привычную надменно-деловитую личину, и я уже знаю, чем это для меня обернется. Одно мгновение – и я оказываюсь в его объятиях, липкие паучьи слюни заливают мне лицо, попадают в рот, нос, застилают глаза. Я пытаюсь разжать губы, но у меня ничего не выходит: клейковина Глеба-паука слишком крепкая, и немой крик разрывает мое сердце.

3

Это всего лишь кошмар, убеждаю я себя.

Встав с кровати, я налила воды из графина и жадно выпила полный стакан, пролив себе на подбородок. Перед глазами продолжал стоять паук с лицом моего мужа – кажется, я еще ощущала его прикосновение и липкие мерзкие слюни на своем лице. По спине пробежал неприятный холодок, хоть в комнате было тепло. Я пошла в душ, чтобы поскорее смыть с себя этот мерзкий сон. Не знаю, сколько времени я провела под теплой отрезвляющей водой, но вышла из ванной комнаты обновленной.

Раздвинув плотные шторы, я впустила закатное солнце, тут же расплескавшееся по комнате золотым маслом. Бревенчатые стены, выглядевшие днем бледно-канареечными, сейчас приобрели золотистый оттенок, как алтайский мед. Деревянный манул со взъерошенной шерстью, стоявший в углу гостиной, выглядел как живой. Я подошла к картинам и провела пальцем по полотну. Настоящие, не печать. На одной картине стоял архар, гордо задрав голову с мощными согнутыми в виде полукруга рогами, на другой мирно спал ирбис, развалившись на камнях.

Я подошла к окну и посмотрела на гору Ар-куч. Сейчас она казалась ближе, чем перед сном, почти рядом с турбазой. Солнце уходило за горы, окрашивая небо оранжево‐розовым цветом. Я всегда любила смотреть на закаты; к счастью, мой номер выходит на запад и я смогу любоваться ими все десять дней, что буду здесь. В московской квартире, где мы жили с Глебом, окна спальни тоже выходили на запад, и я старалась не пропустить закат. С высоты пятнадцатого этажа он особенно прекрасен. Глеб всегда посмеивался над моей привычкой «пялиться в окно», так он выражался. Потом он купил трехкомнатную новостройку на втором этаже в клубном доме, и я перестала любоваться закатами. Какие могут быть закаты на втором этаже?

После развода я вернулась в свою любимую старенькую квартирку и снова стала по вечерам провожать солнце глазами. За годы брака Глеб многое себе приобрел, я же осталась с тем, что у меня было до него. Мой отец, назвав Глеба хитрым пронырой, посоветовал обратиться в суд, но я отказалась. Во‐первых, я сильно устала, во‐вторых, Глеб – успешный адвокат, он чувствует себя в этой среде как рыба в воде. Крупная рыба, которая с легкостью проглотит меня.

Вспомнив, что в последний раз ела в самолете, я спустилась на первый этаж – узнать, где здесь кормят. Услужливые официанты проводили меня на летнюю террасу, где как раз подавали ужин. Шведский стол радовал разнообразием, а главное тем, что вся еда была съедобной и хорошо знакомой. Я опасалась, что здесь будут кормить какой-нибудь экзотикой, например жареными кишками или мясом медведя. Положив себе в тарелку немного рыбы, риса и овощей, я села за свободный столик.

На полупустой террасе почти никого не было, и я сразу заметила Яну с Мариком, сидевших около огромного окна. Увидев мою физиономию, Яна заулыбалась, махнула рукой, пригласив меня за их столик. Отказываться было невежливо, и я подсела к своим самолетным соседям. Так даже лучше, будет с кем пообщаться. В отличие от меня, державшей в руках единственную тарелку, Яна и Марик сидели за столом, ломившимся от разнообразия блюд. Розовощекие, пышущие здоровьем, плотные, как набитые мешки, такие люди всегда полны энергии. Жизненная сила бурлила, кипела в них, низвергаясь наружу, как вулкан. Подобным людям я даже завидовала: казалось, им не страшны никакие неурядицы. Съев большой кусок пирога и заручившись его поддержкой, они вольны справиться с любыми невзгодами.

– Вы уже ходили к озеру? – поинтересовалась Яна.

– Нет, – ответила я.

– Обязательно сходите. Сейчас в июне на побережье поднимаются гаммарусы.

– Кто-кто?

– Ну это такие светящиеся рачки, они выплывают к самой поверхности воды.

– Интересно, обязательно схожу, – пообещала я.

– Мы можем пойти вместе, – предложила Яна.

– Я не против. – Моя вежливая улыбка отразилась ответной на лице моей визави.

– Я раньше никогда не видела такое огромное озеро, только море, да и то Черное.

– На Черном море тоже неплохо, вот только уж очень много людей. Все толкаются, шумят, сомнительное удовольствие. А здесь всегда тихо и спокойно, поэтому я люблю сюда приезжать.

– Вы часто здесь бываете?

– Ну… – Яна призадумалась, почесав свой нос-картошку. – Раз десять точно была.

– Ого! – воскликнула я. – А мне раз в год если и удастся куда-нибудь вырваться, это уже счастье.

Яна допила янтарную жидкость в своем бокале и, откинувшись на спинку стула, проговорила:

– Мне повезло, я совмещаю приятное с полезным. Здесь я отдыхаю и, можно сказать, работаю.

– И кем вы работаете, если не секрет? – спросила я, удивляясь обострившемуся любопытству. Обычно такие легкие, непринужденные знакомства не про меня.

– Я занимаюсь предметами народного искусства, артефактами, если повезет. Здесь их навалом, только нужно знать места, а в крупных арт-галереях Москвы, Нью-Йорка, даже Парижа готовы за них заплатить совсем не маленькие деньги.

Хорошо устроилась, подумала я, но сказала, что это очень интересное занятие.

– И прибыльное, – добавила Яна, щелкнув пальцами. – А вы пробовали местное пиво с можжевельником? Уверена, что нет.

Она встала из-за стола и, шустро перебирая полными ногами, направилась к фуршету. Через пару минут на нашем столе стояли украшенные еловыми веточками два бокала с пивом.

– Здесь везде их пихают, даже в пиво, – буркнула Яна и выдернула «украшение» из своего, а заодно и моего, бокалов. – А вы чем занимаетесь? – Ее большие, чуть навыкате глаза выражали искреннюю заинтересованность.

– Тендерами, – кисло улыбнулась я и отпила прохладный напиток, по вкусу мало напоминающий настоящее пиво.

– Тендерами, – повторила за мной Яна с таким выражением лица, точно ругнулась матом. – И как вам, нравится?

– В этом году я стала начальником отдела.

– Так вам нравится или нет?

– Мне нравится моя зарплата, – честно призналась я, сделав несколько глотков пива. После того как язык перестал щипать, оно уже не казалось таким противным. – А вообще, я всегда хотела стать художницей, даже художку закончила. Многие говорили, что у меня к живописи есть способности.

– Так почему же не стали?

Я пожала плечами.

– Как-то не сложилось.

Я до сих пор помню запах растворителя и палитру с масляными красками, сползающими со стен. «Художник – это не профессия, это образ жизни бездельников, пьянчуг и маргиналов. Моя дочь не будет влачить никчемное существование, оправдывая свою нищету такими пафосными словами, как творческий кризис. Найди нормальную работу и не позорься. Мы с матерью работяги, простые люди, и никаких художников от слова “худо” нам не нужно», – мой отец сказал, что это его последнее слово. С того момента я перестала участвовать в художественных выставках, ездить на пленэры, и если и рисовала, то тайком, чтобы родители не видели. Один раз я попалась матери, и она сдала меня отцу, хоть и обещала этого не делать. После этого я больше не брала краски в руки и не доверяла матери свои секреты.

На улице резко потемнело, сумерки опустились на Чулык темной вуалью. В москитную сетку на окне бились бабочки. Я смотрела на их отчаянные попытки пробиться через непреодолимую преграду, и мне стало их жаль. Многие люди так же отчаянно стремятся к чему-то кажущемуся им притягательным и светлым. В итоге это притягательное и светлое оборачивается для них крахом, как огонь для ночного мотылька.

Мы выходим из террасы и попадаем в объятие синей, как чернила, ночи. Длинная дорожка из скрипящих деревянных дощечек ведет к озеру. На пустом пляже, представляющем собой каменисто-песчаную полосу земли, ни души. Только деревянные лавочки стоят вдоль берега в надежде, что на них кто-нибудь сядет.

– Хорошо здесь, правда? – говорит Яна, плюхнувшись на лавочку.

Я сажусь рядом. В руках у меня третий бокал алтайского пива, ударившего мне в голову.

– Очень. – Я делаю глубокий вдох, и мне кажется, что я раньше и не дышала вовсе.

Вокруг только вода и небо.

Покрытая рябью вода блестит в свете луны и звезд. Они светятся так ярко, что кажется, протянешь руку и дотронешься до них. Несмотря на то что ветра нет, еле слышно шумят усталые волны, озеро спокойно. Исполинский мастодонт спит. Потом от порыва ветра вода немного волнуется, и кудрявая зыбь плавно подкатывает к берегу.

– Я завтра собираюсь на цветной базар, – нарушила тишину Яна, – там много разной всячины, если хорошо поискать, можно найти что-нибудь стоящее. Марик останется здесь, ему не нравится бродить по местной деревушке.

– Что там делать? – отозвался Марик, ковыряя кроссовками крупные песчинки.

– Так что, если хочешь, пойдем вместе, – предложила моя новая знакомая, незаметно перейдя на «ты».

– Да, можно. Интересно взглянуть на местный колорит.

– О, колорита здесь хватает, – хмыкнула Яна, – ты, если увидишь что-нибудь странное, сильно не пугайся, здесь народ своеобразный. Ну знаешь, такой, с причудами.

Я понимающе кивнула, вспомнив инцидент в микроавтобусе.

– Для них мы чужаки, а они для нас, поэтому держись рядом со мной, и все у тебя будет зашибись. Я здесь уже много что знаю. – Она откинула голову, и ее светлые, чуть вьющиеся волосы заколыхались. При тусклом свете луны ее кожа казалась белой, почти прозрачной, со множеством конопушек на плечах и лице. Длинное свободное платье придавало ее коренастой фигуре еще больший объем, и она в нем походила на огромную чайную бабу, которую надевают на горячий чайник, чтобы он не остыл.

– Когда я приехала сюда в первый раз, то жутко всего опасалась. Эти местные с вечно хмурыми лицами казались мне дикарями, от которых можно ожидать чего угодно. У них ведь до сих пор развит шаманизм, они поклоняются духам гор, рек, озер, неба, земли. – Яна закатила глаза, всем видом показывая свое скептическое к этому отношение. – Думаю, ну все, приехали, сожрут меня и не подавятся. Но они мало того что не съели, а помогли, можно сказать спасли мне жизнь.

– Что с вами, точнее с тобой, случилось?

– Ну что бывает с людьми, пренебрегающими элементарными нормами безопасности? – усмехнулась она. – Недалеко от Чулыка есть горное озеро, его еще называют Черным, потому что, как говорят местные, его дно усыпано черными драгоценными камнями. Много сотен лет назад там перевернулась шхуна, перевозившая какого-то хана с его богатствами. Не знаю, откуда такая байка, ведь бриллиантов пока никто не находил. По другой легенде, в Черном озере обитает зло, темная сущность.

– И неужели ты решила в нем искупаться? – искренне удивилась я.

– Конечно! – кивнула Яна с невозмутимым видом. – Ну во‐первых, я в эту чушь не верю, а во‐вторых, это единственное теплое озеро в округе. Благодаря гейзерам оно даже зимой не замерзает. А какое оно красивое, с ума сойти. В общем, как ты уже поняла, мне захотелось увидеть это Черное озеро своими глазами.

Яна сделала несколько больших глотков, осушила свой бокал и, громко икнув, продолжила:

– О том, что там острые камни и нужно нырять с большой осторожностью, я как-то не подумала, решила, что ерунда, справлюсь. Я ведь прекрасно плаваю и ныряю, у бабушки в деревне за раками в пруд все детство ныряла. Ну и сиганула в воду с высоты. Дура. Короче, я напоролась на адский камень, который раскромсал мне ногу. – Она подняла подол своего платья и показала белый шрам, тянувшийся искривленной полосой по голени. – Я потеряла сознание и много крови, а местные спасли меня. Если бы не они, я бы не пила тут с тобой пиво.

– Хорошо, что все обошлось, – сказала я, – теперь ты, наверное, берег обходишь стороной.

– Ну почему же? – Яна подняла свои светлые брови. – Просто теперь я ныряю очень осторожно, без резких движений – правда, драгоценных камней так и не нашла. Ну и черт с ними, с этими бриллиантами. – Она откинулась на спинку лавочки, раскинув руки подобно морской звезде.

Я посмотрела на темное, усыпанное мерцающими звездами небо, допила свое пиво и сказала:

– Мне кажется, в таком месте забываешь обо всяком материальном и приземленном.

Яна кивнула, еще раз икнув.

– Только ненадолго. Потом жизнь снова берет тебя за шкирку и тычет мордой в дерьмо. Получай, получай!

– У всех бывают трудные времена, – тихо сказала я то ли своей собеседнице, то ли самой себе.

– Мне ли не знать, – с ухмылкой бросила Яна. – Люди не те, кем кажутся вначале. Ты веришь им, проникаешься ими, а они… Оказываются сволочами.

– Да уж, это точно, – на выдохе протянула я, вспомнив своего бывшего мужа. Как все хорошо начиналось…

Марик, умостившись на какой-то коряге за нашими спинами, как обычно, играл в планшете. Гаджет издавал грохочущие, ревущие звуки погонь и перестрелок. Я поинтересовалась у него, как поживает его квадратный человечек.

– Он уже всего добился, и мне стало скучно, – ответил Марик, не поднимая глаз от планшета.

Так оно и бывает: когда человечки всего добиваются, им становится попросту скучно.

4

Первое, что я увидела, проснувшись утром, – это два темных миндалевидных глаза напротив. Портье Калчу стоял у изножья моей кровати с непроницаемым лицом и беззастенчиво глядел на меня.

Оторопев на несколько мгновений, я подтянула сбившееся набок одеяло и чуть осевшим от сна голосом спросила:

– Что… что вы здесь делаете?

– Калчу пришел пожелать вам доброго утра, аржан, – учтиво ответил портье.

– Необязательно это делать около моей кровати!

Мужчина взял сложенный на спинке кресла тонкий хлопчатобумажный халат и, придерживая его за плечики, подошел ко мне.

– Я сама оденусь, – бросила я, заливаясь краской от злости и стыда. Обычно я сплю обнаженной и имею привычку скидывать с себя одеяло, а этот портье, так вероломно, без разрешения проникнувший в мой номер, наверняка успел меня внимательно рассмотреть.

– Вы не могли бы оставить меня одну? – повышая голос, потребовала я у портье, продолжавшего как истукан стоять около кровати с халатом в руках.

– Как скажете, аржан. – Мужчина кивнул и вышел из номера, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Закутавшись в халат, я несколько минут наматывала круги по номеру, переходя из одной комнаты в другую, чтобы хоть как-то снять напряжение.

Что это вообще было?

Возможно, здесь так принято желать гостю доброго утра, стоя рядом с его кроватью, но мне это было не по нраву. Совсем не по нраву.

Приведя себя в порядок, я взяла рюкзак, положив в него две бутылки воды, и спустилась на первый этаж. На террасе я встретилась с Яной и Мариком, вчера мы договорись, что вместе отправимся на цветной базар. Яна будет искать, по ее словам, «что-нибудь сто́ящее» для арт-галерей, а я просто глазеть.

Я с раннего детства питала особую тягу ко всяким барахолкам, сувенирным лавочкам, где можно обнаружить настоящий антиквариат или хотя бы что-то редкое. Особенно когда тебе ничего красивого не покупалось в детстве – ты будто стараешься восполнить зияющую дыру. Я до сих пор помню синее платье для школьных праздников, черные брюки, белую блузку и лаковые туфли, которые были мне велики на два размера. Я хлюпала в них, как в калошах, когда вышагивала по школьным паркетным коридорам, а одежда обычно носилась до тех пор, пока на ней не протиралась ткань. Побрякушки, которые я могла себе позволить, умещались в маленький потрепанный кошелек для мелочи. Это были цветные пластмассовые заколки, кольца и браслеты из бисера, которые я сама смастерила. Первое настоящее украшение у меня появилось в десятом классе: серебряная цепочка с кулоном в виде сердца. Я купила ее сама, отработав несколько недель в соседском ларьке продавцом. В более взрослом возрасте, начав неплохо зарабатывать, я как одержимая скупала все, по моему тогдашнему мнению, красивое и блестящее. Надев на себя сразу несколько браслетов, разномастных колец и серьги, усыпанные фианитами, я даже умудрялась чувствовать себя счастливой. Со временем голод притупился, я сняла с себя почти все украшения и перестала напоминать обезумевшую сороку. Тем не менее любовь к барахолкам и блестящему сохранилась, хоть и потеряла (к счастью) гипертрофированный вид.

Почти полностью заполненная посетителями летняя терраса с открытыми настежь окнами дышала утренним воздухом, смешанным с запахом кофе, корицы, выпечки и жареного бекона. За соседними столиками я увидела всех, кто плыл со мной на шлюпке, включая и того высокого парня, потерявшего бейсболку. Сегодня у него была другая бейсболка, белая. Она лежала на краю столика, рядом с солнцезащитными очками и телефоном. Мило воркуя и держась за руки, пожилая пара прошла в дальний уголок террасы и села за столик.

Неужели так бывает? Неужели с годами их любовь не угасла, не разбилась о быт, взаимные претензии и обиды? Интересно, сколько лет они вместе? Двадцать, тридцать, а может полвека? А возможно, они познакомились недавно и сейчас у них медовый месяц. Такое ведь тоже происходит.

– Если увидишь сусликов, не нужно их кормить и вообще трогать, – предупредила меня Яна.

– Здесь есть суслики?

– Да, они совсем потеряли страх, на базаре их вообще тьма-тьмущая, сама увидишь.

– А чем они опасны? Они вроде не кусаются…

– Зато от них можно заразиться бубонной чумой. Ты ведь не за ней приехала? – усмехнулась Яна, довольная своей остроумной шуткой.

На дороге, если ее так можно назвать, нас обогнало стадо овец с глупыми равнодушными мордами, за ними важно прошагали поджарые, переливающиеся на солнце лошади с необычной расцветкой – пегие в крапинку. Таких я еще не видела.

Я отошла в сторону, пропуская этих величественных животных. Погонщик, мальчишка лет десяти, смотрел на нас несколько минут, потом деловито ударил хлыстом о землю и поспешил за своими подопечными. Попадавшиеся по пути люди не обращали на нас никакого внимания, их лица, изможденные заботами и тяжким трудом, были напряжены и суровы. Тем не менее я про себя отметила, что некоторые молодые девушки и парни очень красивы, как с картинки: гладкие скуластые лица в форме сердца, черные, как смородинки, глаза, густые волосы, горделивая осанка. В этих людях с кожей цвета янтаря, в неброских одеяниях и необычных головных уборах было что-то дикое, необузданное, животное. Я как загипнотизированная не могла отвести от них взгляда, и Яна несколько раз ткнула меня локтем, чтобы я отвернулась.

Пробудившееся после сна солнце успело согреть воздух. Когда мы только вышли из турбазы, было прохладно, и я надела теплую флисовую рубашку. Сейчас же, разжарившись, я сняла ее и повязала на талии. Лазурное, точно озерная вода, небо предвещало прекрасный день без дождя, хотя, как я уже поняла, погода здесь менялась в один миг. Только было солнце – и уже невесть откуда грозовые тучи.

Свежий воздух, пропитанный влагой, пах хвоей и глиной. В раскидистых ветвях кедра что-то юркнуло, рыжее и шустрое. Белки, догадалась я. Под ногами бегали куры, индейки и серые в мелкую белую крапинку, с синими щеками одомашненные цесарки. Потом я увидела сусликов. Серо-бежевые создания с симпатичными мордочками прошмыгнули перед нами, издавая шипящие звуки, и оставили после себя неприятный мышиный запах. Один суслик держал в лапках что-то похожее на орех, который он наверняка стащил у нерадивого продавца. Сусличья стая, как банда налетчиков, урывками нападала на палатки и, схватив что-нибудь съедобное, сбегала с места преступления.

– Их лучше не трогать, – напомнила мне Яна, хотя я и не изъявляла желания прикасаться к маленьким разбойникам. Единственное, перед чем я не смогла устоять, так это сфотографировать их. Достав телефон из рюкзака, я осторожно подкралась к стайке сусликов, увлеченных поеданием какого-то плода, и сделала несколько снимков. От щелкающего звука телефона они будто озверели: раскрыв рты во вражеском оскале, суслики окружили меня, громко и агрессивно шипя. Несколько зверьков, наблюдавших за происходящим из кустов, бросились к своим собратьям, видимо на подмогу. Яна, вышагивающая впереди меня, резко остановилась, повернулась к животным и издала странный звук, похожий на громкий чмок, заканчивающийся покашливанием. Не знаю, как это подействовало, но звери тут же уняли свой пыл, а некоторые ретировались.

– Я же говорила, лучше их не затрагивать, – с неким упреком сказала она.

– Что это ты сейчас такое сделала? Как тебе удалось их прогнать? – спросила я.

– А, ерунда, местные меня кое-чему научили, – отмахнулась Яна.

– Познакомишь и меня с этими местными?

Она кивнула и тут же перевела мое внимание на корзины, наполненные чем-то серым, похожим на чипсы.

– Это слайсы пантов марала, – сказала моя спутница.

Сушеные, жареные, в виде порошка или даже целиком, они продавались здесь на каждом шагу. Яна купила у старухи за тысячу рублей большой пакет сушеных пантов марала и принялась с удовольствием их есть. От одного вида этих слайсов меня чуть не вырвало.

– Хочешь попробовать? – предложила она, но, заметив мое побледневшее лицо, все поняла.

– Как ты можешь это есть? – сморщилась я. – Это же рога!

– Не рога, а панты, очень полезные, кстати, и вполне даже вкусные. Напоминают мясные чипсы.

Я не стала продолжать тему, пусть ест что хочет, лишь бы меня не заставляла.

Удивительно, что в таком глухом, даже, можно сказать, диком поселке может быть такой шумный базар. Женщины и мужчины с серьезными, озабоченными лицами сновали между торговыми рядами, что-то громко выкрикивая друг другу на русском языке с сильным акцентом. Таком специфическом, что некоторые слова я даже не смогла разобрать.

Разложившись на низких столах, женщины разделывали туши птиц, лущили орехи и продавали пучки трав, которые, как мне объяснили, нужно зажигать для привлечения урожая. В последнее время он нечастый гость, и местные жители каждый день молятся жрице Марууш, чтобы она послала им земных даров. Все это мне рассказала моя новая подруга, у которой всю дорогу не закрывался рот.

Глядя по сторонам, я догадалась, почему этот рынок называют цветным, – он действительно был пестрым, как склоны Алтайских гор. Рядом с шишками, орехами, чаем, медом и плодами, название которых я не знала, возвышались холмики специй, по запаху напоминающие чеснок и куркуму. За ними простирались длинные лавки со всевозможными украшениями, перед которыми я не смогла устоять и прикупила массивные серьги, похожие на два блюдца.

Чем дальше мы продвигались в гущу рынка, тем безумнее он мне казался. Орехи и банки с вареньем сменились клыками и когтями диких животных.

– Не желаете лапу медведя? – спросил меня молодой мужчина в камуфляже. – Это приносит удачу.

– Пожалуй, нет, – ответила я, глядя на шкуры ирбиса и манула, распластавшиеся на широких столах.

Рядом со шкурами крепкий мужчина свежевал росомаху. Над окровавленной тушей зверя черной тучей кружили большие блестящие мухи, облепляя и добычу, и охотника. От этого зрелища и запаха у меня закружилась голова и стало немного подташнивать. Заметив, что со мной не все в порядке, Яна услужливо подхватила меня под руку и ускорила шаг.

– Я тоже не люблю всю эту мерзость, – сказала она, равнодушно глядя на черные, будто обугленные, головы сусликов с жуткими желтыми зубами.

Около белых, глянцевых, словно отполированных, черепов копытных с массивными изогнутыми рогами стояла кучка туристов и, видимо, выбирала самый симпатичный. Свернув в другой ряд, мы вышли к большим, пузатым, точно летающие тарелки, хангам, длинношеим топшурам и всевозможным варганам. На длинных прилавках громоздились крохотные деревянные идолы разных божеств. Большой популярностью в местном пантеоне пользовались верховные боги и духи умерших предков. Тенгри и Этуген, по словам Яны, почитались здесь примерно одинаково. Среди них явно выделялась позолоченная скульптура молодой обнаженной женщины, держащей в руках шаманский бубен. Остановившись около нее, я взяла статуэтку в руки и спросила продавца, сколько она стоит.

– Это для посвященных. Иначе она принесет тебе беду, – ответила за него Яна.

– Ты же говоришь, что не веришь во все это…

– Так и есть, но все же лучше не испытывать судьбу на прочность, – улыбнулась она, закидывая в рот сушеные панты марала.

– А кто это вообще?

– Жрица Марууш, – шепотом проговорила Яна. – Местные ей поклоняются больше всего. Ну мы-то не местные…

Меня привлекли маленькие деревянные лодочки, по размеру подходящие разве что хомякам. Черные, белые, в крапинку с различной символикой, напоминающей древние руны, или просто едва обработанные, покрытые лишь лаком.

– Для чего они нужны? – спросила я у Яны.

– Для ритуалов. Это духовная лодка или, как ее еще называют, ладья мертвых. С ее помощью кам, то есть шаман, совершает путешествие в Нижний мир.

– Чтобы вылечить человека? – уточняю я.

– Ну или наоборот, навести хворь или даже смерть.

– Ты так спокойно об этом говоришь! Это же дикость!

– Понимаешь, к смерти здесь относятся по-особенному, не как мы. Это их традиции, только и всего. – Она дернула плечами, повертев расписную ладью мертвых в руке и что-то сказав на местном диалекте продавцу, двинулась дальше. – Атрибутику, связанную со смертью, в арт-галереях не очень жалуют, современные люди, живущие в мегаполисах, до сих пор боятся ее как огня. А вот какие-нибудь побрякушки, произведения искусства или раритетные вещи улетают как горячие пирожки.

Мы передвигались от лотка к лотку, внимательно разглядывая все, за что зацепится глаз. Одежда из войлока, меха, вышивка, изделия из кожи и дерева, сверкающие под солнечными лучами клинки. Меня привлек один гобелен с изображением семиглавого уродца, пожирающего людей. Продавец – сутулый старик в расписном жилете, – заметив, что я заинтересовалась его товаром, стал с энтузиазмом рассказывать мне легенду про людоеда Дельбегена, который чуть не съел все живое на земле.

– Всего две тысячи, хотя он стоит гораздо дороже, – заискивающе улыбнулся старик, отчего его лицо превратилось в сморщенный инжир. Я призадумалась, нужен мне этот гобелен или нет. Мне хотелось привезти из Горного Алтая что-нибудь эдакое. Но вот что? Не везти же, в самом деле, лапу медведя…

– Тебе нравится? – поинтересовалась я у Яны, но ее рядом не было. – Яна…

Я огляделась по сторонам, но она пропала.

Быстрыми шагами я двинулась вдоль торгового ряда, выискивая глазами свою спутницу. Груженая телега, которую тянул крупный мужчина, едва не отдавила мне ноги. За миг до того, как это могло произойти, я успела отпрянуть в сторону и тут же угодила в кадку с орехами. Опрокинув все, до чего смогла дотянуться, я растянулась на земле, ожидая проклятий в свой адрес, а может и чего похуже. Удивительно, но никто из местных, вперивших в меня свои взгляды, даже не повысил голос. Более того, мне показалось, что они меня побаиваются.

«Аржан», – услышала я знакомое слово, которым меня нарек портье Калчу.

Дабы не искушать судьбу, я решила вернуться на турбазу и двинулась обратно по той же дороге, по которой мы шли сюда. Скорее всего, Яна увидела «что-нибудь стоящее» для арт-галерей и забыла про меня. Пройдя прилавки с идолами, маленькими лодочками, музыкальными инструментами и шкурами животных, я дошла до лотка с бижутерией. За ним тянулись длинные ряды съедобной всячины. Минуя специи, въедающиеся в нос, я увидела шныряющих под ногами сусликов. По-видимому, они что-то снова стащили и теперь радуются своей добыче.

Дальше дорога раздваивалась. Остановившись перед развилкой и немного поразмыслив, я свернула направо, где сновали бесстрашные суслики. Никогда бы не подумала, что эти обычно пугливые животные могут так себя вести. Странно, конечно. Тропа вильнула снова вправо, и цветной рынок пропал из виду; спустя еще несколько крюков я вышла к густому ковру зарослей, перетекающему в непроходимый лес.

Очевидно, я заблудилась. Вот этого мне еще не хватало.

Недалеко от меня раздалось утробное рычание, и я увидела, как стая тощих собак обступила испуганного мальчугана, прижавшегося к стволу кедра. Онемев от страха, ребенок лишь беззвучно открывал рот, а по его лицу текли слезы.

Схватив длинную палку, валяющуюся под ногами, я подбежала к псам и стала размахивать ею, пытаясь разогнать собачью свору. Ошеломленные моим безрассудным напором, псы ощетинились и немного отступили. Как только я загородила мальчика собой, собаки снова разразились оглушающим лаем. Самый крупный пес, размером с волка, выскочил вперед и разверзнул пасть с огромными мокрыми клыками. Я замахнулась на него палкой, но только разозлила его еще больше. Шерсть пса вздыбилась, и из его горла вырвался протяжный рык. Он сделал прыжок вперед, схватил палку зубами и, сжав челюсти, перекусил ее пополам. Через щели между собачьих клыков медленно стекала белая слюна, и я почувствовала, как от страха у меня свело живот.

Неожиданно нападавший пес взвизгнул и прижался к земле. Кто-то запустил в него камнем, потом еще одним и еще. Собачья стая словно по щелчку метнулась к человеку, стоявшему на дороге. Теперь добычей были не мы с мальчиком, а смельчак, решивший прийти нам на помощь. Им оказался тот самый парень в бейсболке, каким-то чудом очутившийся поблизости. Вся песья стая, подобно лавине, обрушилась на моего спасителя. Одна собака схватила его за штанину, яростно дергая головой, другие, обступив по кругу, готовились к сокрушительной атаке, уступив первую очередь вожаку.

Подняв с земли самый большой булыжник, я уже замахнулась, чтобы запустить камень в собачью свору, когда произошло нечто странное. Все псы разом замерли, будто парализованные, а их только что горевшие яростью глаза заволокла молочная пелена.

В смятении и растерянности я тоже застыла с камнем в руках, не сводя глаз с собак. Спасенный мальчик подбежал ко мне, схватил за руку и потянул к дороге, подальше от псов, впавших в странный анабиоз.

Нужно было поскорее убираться отсюда: еще неизвестно, сколько времени собаки пробудут в таком состоянии. Ребенок крепко держал меня за руку, постоянно повторяя «аржан, аржан». Когда он обращался ко мне, его миндалевидные глазенки выпучивались и наполнялись тревогой. На вид мальчику было лет девять-десять, его большая, чуть вытянутая голова казалась огромной на тоненькой шее и худеньких, с выпирающими ключицами плечах. На нем была обычная черная футболка с коротким рукавом и спортивные штаны, а на ногах старые ботинки, больше на несколько размеров, отчего при ходьбе они хлюпали. Кожу его рук и шеи покрывали шрамы в виде узоров, напоминающих вьющуюся лозу.

Парень, пришедший нам на помощь, стоял неподалеку и растирал свою ногу. Через разорванную ткань штанины проглядывала рана с кровавыми подтеками.

– О боже! Вам нужно к врачу! – ахнула я.

– Вряд ли в этом поселке есть нормальные врачи, – сказал он и, хромая, пошел рядом со мной.

– А если эти собаки болеют бешенством?

– Значит, мне недолго осталось, – усмехнулся парень.

– Не смешно, – бросила я и снова посмотрела на его ногу. Ткань штанины прилипла к ноге и уже успела окраситься багрянцем.

Увидев приближающийся силуэт на дороге, мальчик радостно воскликнул и рванул вперед. Навстречу ему, широко растопырив руки, бежал мужчина. Они бросились друг другу в объятия, громко всхлипывая и тараторя что-то на языке, который я с трудом понимала. Судя по каплям пота, струящимся по лицу мужчины, и его тяжелому дыханию, он долго искал мальчика и теперь выговаривал ему за это. Ребенок снова расплакался, рьяно жестикулируя и тыча в меня пальцем. Наконец мальчик перестал плакать, мужчина его крепко обнял, поцеловал в макушку и они оба подошли ко мне.

– Благодарю тебя, аржан, – сказал мужчина.

Руки и шею мужчины также украшали странные витиеватые шрамы. Одетый во все черное, он походил на большого грозного ворона. Его блестящие узкие глаза выражали беспокойство. Он взял меня за предплечье, придвинулся к моему уху и сказал:

– Уезжай отсюда, аржан, пока не случилось ничего худого. Она уже ищет тебя.

– Я вас не понимаю.

Мужчина с ужасом в глазах оглянулся по сторонам и прошептал:

– Ты, главное, не говори с ней, не отвечай на ее вопросы, ни с чем не соглашайся.

– С кем? – Я непонимающе покачала головой.

– С мертвой жрицей. Жрицей Марууш, – едва слышно ответил мужчина. – Это мой сын. – Он показал на мальчика. – Его зовут Багдыр, что означает «подающий надежду». Ты спасла мою надежду, и я тебе за это благодарен. Я не могу больше говорить, просто уезжай с Чулыка, ты, аржан, и твой эш-нокор.

– Эш-нокор? Кто это?

– Муж, – ответил мужчина, кинув взгляд на молодого человека, стоявшего рядом со мной.

– Нет, он мне не муж, вы ошиблись, – поправила я.

Мужчина снял со своей шеи кулон и протянул его мне.

– Возьми, аржан. Это амулет из священного кедра Бажиру. Дух Бажиру оберегает наш аймак тубал, пусть он оберегает и тебя.

Не успела я поблагодарить его за подарок, как он вместе с мальчиком нырнул в густые заросли, тут же скрывшись из виду. Сбитая с толку словами мужчины, я продолжала смотреть на еще колыхавшуюся траву на месте, где только что растворились отец и сын.

– Ты вообще что-нибудь понимаешь, что здесь происходит? – спросила я у молодого человека. – Точнее, вы…

– Лучше на ты, – заметил он, – а еще лучше Влад. И да, я ничего не понял из того, что тебе наговорил этот туземец. Я много читал о традициях и верованиях алтайцев, но про жрицу Марууш нигде не было ни слова. А вообще, они много кому поклоняются: духам земли, воды, озер, рек, неба.

– Ты ученый? – поинтересовалась я, поглядывая на ногу своего собеседника. Она не давала мне покоя. Как можно быть таким беспечным?

– Я историк, изучаю древние культуры разных народов.

– А ты знаешь, что означает «аржан»?

– Если не ошибаюсь, это целебный источник или важная гостья. Так что ты здесь важная гостья, – улыбнулся он.

– Только вот местные собаки об этом не знают, – хмыкнула я. – Вообще, здесь много странностей, сначала тот водитель и птица, потом собаки. Что с ними происходит? Ты видел их глаза?

Влад пожал плечами.

– Сам не пойму. Похоже на какую-то болезнь.

– Бешенство?

– Вряд ли. Возможно, это какая-нибудь местная лихорадка.

– Одно другого не лучше. Вообще, я смотрю, ты оптимист.

– Стараюсь не унывать. – Он улыбнулся, и на его щеках проступили ямочки. Такие ямочки обычно бывают у детей, а потом, когда люди взрослеют, они куда-то исчезают, как и многое из того, что пропадает с возрастом. Сложно поверить, но у меня в детстве были светлые курчавые волосы, теперь они черные и жесткие, как проволока. Я и сама себе все чаще напоминаю проволоку: тонкую, прочную, которую можно гнуть в разные стороны, но не сломать.

По пути до турбазы мы с Владом все больше молчали, разбавляя наше неловкое безмолвие короткими репликами о красоте Горного Алтая и об отличной погоде, которая может испортиться в любую секунду. Влад пообещал показать ногу врачу. Я все же надеюсь, что в этой глуши найдется хоть один человек с высшим медицинским образованием.

Над головой проплывали легкие, как куски ваты, облака, но доверять им я бы не стала.

Перед тем как разойтись по номерам, Влад предложил мне сегодня вечером отметить, как он выразился, чудесное спасение от возможности быть разорванными стаей злобных собак. Я согласилась.

В моей гостиной снова воняло благовониями. Едкий противный запах, кажется, пропитал каждую вещь, находившуюся в номере. Опять этот портье самовольничал, без разрешения заходил в мой номер и трогал мои вещи. В этом я убедилась, заметив, что вся моя одежда в шкафу присыпана чем-то напоминающим соль. Ерунда какая-то. Я со злостью стряхнула соль с платья, которое намеревалась надеть сегодня на ужин. Для чего он это делает? Чего он хочет этим добиться? Сумасшедший старикашка.

Запустив руки в карман шорт и нащупав подаренный амулет, я достала его. Небольшой деревянный кулон, выполненный в форме раскидистого кедра с широченным стволом, переливался приглушенным янтарем. Я подошла к вытянутому настенному зеркалу и надела амулет на шею. Кожаный шнурок, на котором висел кулон, пронизывал несколько черных бусин, похожих на оникс. Эти бусины напоминали мне мои собственные глаза: такие же жгучие, темные и блестящие. Солнечные зайчики, отраженные от зеркала, беззастенчиво прыгали по светлым стенам гостиной. Омытая желтым светом комната утопала в блаженстве, казалось, что все вокруг левитирует в сладкой неге: пузатые диван с креслом, овечья шкура на полу, вазы, портьеры и даже звери на картинах. Я взглянула в широкое панорамное окно, вид из которого так и манил. Мое внимание сразу же привлекла гора Ар-куч. Странно, но сейчас она мне показалась отдаленной и словно уменьшенной в несколько раз.

В дверь громко постучали.

Яна ворвалась в комнату как вихрь.

– А вот и пропавшая! Я все ноги сбила, разыскивая тебя, а она здесь, прохлаждается в своем номере! Ты куда подевалась? Я только отвлеклась на секунду, а тебя уже черти слизали!

– Я тебя тоже рада видеть. – Я жестом пригласила Яну войти, хотя это было лишним. Она и без приглашения влетела в мой номер и плюхнулась на диван.

– С тобой точно все хорошо? – спросила моя новоиспеченная подруга. – Вообще-то, я волновалась.

– Уже все нормально, – кивнула я, сев рядом.

Зоркий взгляд Яны тут же остановился на амулете, она даже подвинулась ко мне поближе, чтобы получше его рассмотреть.

– Красивое. Где ты взяла такое украшение?

– Подарили.

Янины светлые брови подлетели вверх.

– Расскажи-ка поподробнее.

– Это странная и не очень приятная история, – отмахнулась я.

– Мне правда интересно, – настаивала Яна.

Я вкратце рассказала про мальчика, собачью стаю, Влада, предупреждение мужчины и подаренный амулет.

– Какая чушь! – усмехнулась она. – Эти бажирцы совсем свихнулись. Помнишь, я тебе говорила про местных, что они немного того. – Яна покрутила пальцем у виска.

– А кто такие бажирцы? – спросила я.

– Местные дурики, которые поклоняются кедру Бажиру, ну вот тому, что у тебя на кулоне. Они верят, что дух дерева спасет их жизни. Да кому нужны их гребаные жизни?

– А ты сама-то веришь в эти духи?

– Я верю только в дух денег, – засмеялась Яна, вставая с дивана. – Ладно, раз с тобой все хорошо и тебя не съели местные собаки, я пойду. Встретимся на ужине.

В ответ я кивнула, умолчав, что договорилась ужинать с Владом.

5

Ближе к вечеру я испытываю легкое волнение, как перед настоящим свиданием. Последний раз я была на свидании лет шесть назад, когда мы с Глебом только начали встречаться. Он приглашал меня исключительно в дорогие рестораны, мы чинно о чем-то разговаривали, словно на каком-то важном деловом приеме. Мы никогда не ходили в кино или на дискотеку, боже упаси, если мне вздумается пуститься в пляс. Один раз, по незнанию, на первых свиданиях я вышла на танцпол. Я до сих пор помню тот вечер, как Глеб отчитывал меня за неподобающее поведение.

«Моя девушка, а тем более жена не должна выглядеть как дешевка!» – заявил мне Глеб. Не понимаю, как тогда меня это не отпугнуло, ведь это уже был первый звоночек, да что там звоночек, настоящий набат. Видимо, во мне сидит от моей матери что-то рабское, готовое повиноваться воле господина.

Я больше не хочу свиданий. Не хочу, чтобы какой-нибудь новый «Паук» опутал меня своей паутиной. Мне спокойнее быть одной. А сейчас я иду просто на дружеский ужин с человеком, который помог мне и к тому же от этого пострадал. С моей стороны было бы невежливо отказывать ему в ужине.

Я надеваю длинное шифоновое платье бледно-лилового цвета и белый жакет. На моей смуглой коже этот наряд, без ложной скромности, смотрится великолепно. Подаренное ожерелье я снимаю и прячу в сейф, мне не хочется, чтобы до него кто-нибудь дотрагивался, особенно этот Калчу. В уши я вдеваю купленные сегодня серьги: круглые диски с мехом и бисером, выполненные в этническом стиле. Они тут же оттягивают мои крохотные мочки, но я оставляю серьги, с ними мой образ закончен, я почти влилась в местный колорит.

Я вспоминаю свою подругу детства Лелю. С ней мы не мыслили свое времяпровождение без переодеваний. Мы могли полдня убить на дефилирование друг перед другом в собственноручно сделанных нарядах. В лифчики, купленные на несколько размеров больше (как говорила Леля: на вырост), мы запихивали вату или обычные носки. С торчащим бюстом наши тощие нескладные тела приобретали вожделенные округлости. Мы красили губы красной помадой, неаккуратно, выходя за края, но это не имело значения. Главное, наши рты источали секс, а ватные груди торчали антеннами. Нам было тринадцать, и мы считали себя королевами. Если вспомнить, мой тяжелый пубертатный период прошел под лозунгом: склони голову, холоп, пока королева тебе ее не отсекла.

Я и Леля, не сговариваясь, решили, что мы лучше других. Мы стройные, видные и, конечно же, очень умные. Поэтому просто не могли вести себя как обычные люди. Мы были особенными, не такими, как эта серая масса, и всеми силами подчеркивали это. По улице мы передвигались исключительно на высоченных каблуках и с выражением полной брезгливости к этому бренному миру и людишкам, населяющим его. Так как туфли на каблуках у меня были в единственном экземпляре, а ходить в них предполагалось каждый день, да еще и не глядя себе под ноги, мои девятисантиметровые каблуки сбивались очень быстро и становились похожи на неотесанные колышки. Мне приходилось постоянно закрашивать их черным лаком и ставить набойки.

С одеждой у меня тоже было скудновато: одни джинсы, одна юбка, десять раз перешитое платье и две кофты с катышками. Мы с Лелей частенько обменивались своими скупыми гардеробами, чтобы хоть как-то разнообразить их. Я ей давала джинсовую юбку и голубую блузку, а она мне – обтягивающие кожаные брюки. Конечно, они были не кожаные, а из дерматина, но я считала их крутыми. Мой отец жутко злился из-за этих обменов, принимая все на свой счет, и за каждую обменянную вещь я получала словесную оплеуху и какое-нибудь наказание. Какое именно, решал отец, а мама, как и положено послушной жене, во всем соглашалась. Когда отец был совсем зол, оплеухи получала мать за то, что воспитала такую непутевую дочь. Только уже наказание было не словесным. После него мать неделю замазывала лицо тональным кремом «Балет», который ничего не скрывал, а только подчеркивал сине-зеленые синяки. В такие дни мне было ее очень жаль и я ластилась к ней как котенок, но она с холодным равнодушием отталкивала меня, повторяя слова отца, что я непутевая.

«Отец с тобой слишком мягок, нужно бы ему стать построже, только тогда из тебя и выйдет толк», – говорила она. Мне кажется, она до сих пор так думает. Бог с ними. Я давно уже не считаю себя королевой, не обмениваюсь вещами и не общаюсь с Лелей. Я даже не знаю, где она сейчас живет. После того как она закончила одиннадцатый класс, ее семья переехала куда-то на север, в Мурманскую область.

Первое время мы переписывались, даже договаривались о встрече, но потом все общение стихло и полностью прекратилось. По прошествии лет, если вспоминаю Лелю, мне делается грустно: в моей жизни больше не случилось настоящей дружбы, какая была у нас. Поначалу я сильно переживала Лелино отсутствие в своей жизни, но потом началась учеба в университете, появились новые подруги, случилось знакомство с Глебом. От одного воспоминания о бывшем муже меня передергивает, вмиг портится настроение, но я беру себя в руки. Его здесь нет, он в холодной Москве – как обычно, выигрывает очередное дело.

Я спустилась по лестнице на первый этаж и из просторного вестибюля с деревянным ресепшеном и такими же панелями на стенах направилась на террасу, где накрывали столы для постояльцев. Ужин начинался в шесть часов вечера, но я специально опоздала на пятнадцать минут, будто этот ужин и впрямь был настоящим свиданием, где девушке положено немного задержаться.

Влад сидел в кресле около бара, расположенного перед двустворчатой дверью террасы, и пил кофе. На нем были лиловый джемпер (мы сегодня в одной цветовой гамме, как настоящая пара) и темные джинсы. Легкая щетина, небрежно уложенные волнистые волосы и задумчивый взгляд сделали свое дело, и мое сердце екнуло, как много лет назад, когда я впервые влюбилась. Увидев меня, он встал и сделал джентльменский комплимент моей внешности. Я же в свою очередь поинтересовалась судьбой его покалеченной ноги.

– Все нормально, это просто царапина, – отмахнулся он, – местный доктор сказал, что это не смертельно.