Читать онлайн Ведьмак. Сезон гроз

Andrzej Sapkowski

SEZON BURZ

Публикуется разрешения автора и его литературных агентов, Nowa Publishers (Польша) и Агентства Александра Корженевского (Россия).

© Andrzej Sapkowski, 2013

© Перевод. В. Кумок, 2024

© Издание на русском языке AST Publishers, 2025

• От духов, от умертвий,
• От долголапых чудищ,
• Тех, что грохочут ночью,
• Спаси нас, добрый Боже!

Охранительная молитва, известная как «The Cornish Litany», датируемая XIV–XV веками[1]

Говорят, что прогресс разгоняет тьму. Но всегда, всегда будет существовать темнота. И всегда в темноте будет Зло, всегда будут в темноте клыки и когти, смерть и кровь.

Всегда будут те, кто грохочет ночью. Грохочет и ломится. А наше ведьмачье дело – вломить им самим как следует.

Весемир из Каэр Морхен

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

Фридрих Ницше. «По ту сторону добра и зла»

Смотреть в бездну полный идиотизм. В мире множество вещей, гораздо более достойных того, чтобы в них смотреть.

Лютик. «Полвека поэзии»

Глава первая

Он жил лишь для того, чтобы убивать.

Лежал на нагретом солнцем песке.

Чувствовал дрожь земли своими прижатыми к ней усиками и щетинками. Хотя источник дрожи все еще был далеко, Идр чувствовал ее четко и ясно, способен был на основе этих вибраций оценить не только направление и скорость движения жертвы, но и ее вес. Для большинства хищников, использующих подобный метод охоты, вес жертвы имел принципиальное значение – подкрадывание к жертве, атака и погоня означали потерю энергии, которую необходимо было восполнить энергетической ценностью пищи. Большинство подобных Идру хищников отказывались от нападения, если жертва была слишком мала. Но не Идр. Идр существовал не для того, чтобы есть и поддерживать существование своего вида. Не для этого он был создан.

Он жил для того, чтобы убивать.

Осторожно переставляя членистые ноги, он вылез из ямы от поваленного с корнем дерева, перелез через трухлявый ствол, в три прыжка одолел бурелом, словно дух перелетел поляну и исчез в поросшей папоротником лесной подстилке, растаял в ее гуще. Двигался он быстро и бесшумно, то бегом, а то скачками, словно гигантский кузнечик.

Спрятался в сухих зарослях, сегментированным панцирем прильнув к земле. Дрожь почвы становилась все более четкой. Импульсы, приходящие от вибрисс и щетинок, уже составляли картинку. Складывались в план. Идр уже знал, каким путем подобраться к жертве, в каком месте пересечь ей дорогу, как заставить бежать, как длинным прыжком обрушиться на нее сзади, на какой высоте ударить и резать острыми, как бритва, жвалами. Вибрации и импульсы уже предвещали радость, которую он испытает, когда жертва забьется под его тяжестью. Эйфорию, которую подарит ему вкус горячей крови. Наслаждение, которое он почувствует, когда крик боли прорежет воздух. Он слегка подрагивал, сводя и разводя свои клешни и педипальпы.

Вибрации почвы были очень четкими, вдобавок они начали различаться между собой. Идр уже знал, что жертв было несколько, скорее всего три, а возможно, и четыре. Две из них заставляли почву вибрировать обычным образом, сейсмика же третьей указывала на малую массу и вес. Четвертая жертва – если она в действительности существовала – вызывала вибрации нерегулярные, слабые и нечеткие. Идр застыл, напрягся и выставил над травой антенны, начал изучать движения воздуха.

Наконец, дрожь земли принесла Идру тот сигнал, которого он ждал. Жертвы разделились. Одна, наименьшая из них, осталась сзади. А четвертая, та нечеткая, исчезла. Это был фальшивый сигнал, обманчивое эхо. Идр пренебрег им.

Малая добыча еще больше отдалилась от остальных. Грунт задрожал сильнее. И ближе. Идр напряг задние ноги, оттолкнулся и прыгнул.

Девочка испуганно крикнула. Вместо того, чтобы бежать, застыла на месте. И кричала без перерыва.

Ведьмак бросился в ее сторону, в прыжке обнажая меч. И сразу же понял, что здесь что-то не так. Что его обманули.

Тянущий тележку с валежником мужчина завопил и на глазах Геральта подлетел на сажень вверх; кровь хлынула из него, разбрызгиваясь вокруг широким веером. Упал, чтобы тут же взлететь вновь, на сей раз в виде двух истекающих кровью кусков. Он уже не кричал. Сейчас пронзительно кричала женщина, так же, как и ее дочка, замершая и парализованная страхом.

Хоть ведьмак и сам не верил, что успеет, но он сумел ее спасти. Подскочил к ней и с силой толкнул, отбрасывая забрызганную кровью женщину с дорожки в лес, в папоротники. И тут же понял, что и на сей раз это был обман. Хитрость. Потому что серый, плоский, многоногий и невероятно быстрый силуэт уже удалялся от тележки и первой жертвы. Мчался в сторону второй. В сторону все еще визжащей девчушки. Геральт бросился за ним.

Если бы она продолжала стоять на месте, он бы не успел. Однако девочка проявила здравый смысл и со всех ног бросилась наутек. Конечно, серая тварь быстро и без усилий догнала бы ее – догнала бы, убила и вернулась, чтобы убить и женщину тоже. И так бы непременно случилось, не будь там ведьмака.

Он догнал чудовище, прыгнул, наступая каблуком на одну из задних ножек. Если бы не мгновенный отскок, сам остался бы без ноги – серое существо извернулось с нереальной ловкостью, а его серповидные клешни щелкнули, промахнувшись на волосок. Не успел ведьмак восстановить равновесие, как монстр оттолкнулся от земли и атаковал. Геральт закрылся рефлекторным, широким и довольно неприцельным движением меча, оттолкнул чудовище. Ранений тому нанести не удалось, но удалось перехватить инициативу.

Он сорвался с места, подскочил и рубанул с размаху, разрубив панцирь на плоской головогруди. Затем, пока ошеломленный противник еще не пришел в себя, вторым ударом отсек ему левую жвалу. Монстр бросился на него, махая лапами и пытаясь, словно тур рогом, боднуть его уцелевшей жвалой. Ведьмак отрубил ее тоже. Затем быстрым обратным движением отсек одну из педипальп и снова рубанул в головогрудь.

До Идра дошло, наконец, что он находится в опасности. Что должен бежать. Бежать, бежать далеко, где-то спрятаться, залечь в укрытие. Он жил лишь для того, чтобы убивать. А чтобы убивать, должен был восстановиться, регенерировать. Надо бежать… Бежать…

Ведьмак не дал ему сбежать. Догнал, наступил на задний сегмент туловища, ударил сверху, размахнувшись. На этот раз удалось пробить панцирь на головогруди, из трещины брызнула и потекла густая зеленоватая гемолимфа. Монстр бился, его ножки бешено молотили по земле.

Геральт рубанул опять, отсекая плоскую голову от остальной части тела.

Он тяжело дышал.

Вдали загрохотало. Поднявшийся вихрь и быстро темнеющее небо обещали скорую грозу.

Альберт Смулька, новоназначенный жупан волости, уже при первой встрече показался Геральту похожим на брюкву. Он был столь же округлым, грязноватым, толстокожим и вообще каким-то неинтересным. Иными словами, мало отличался от иных чиновников своего уровня, с которыми Геральту приходилось контактировать.

– Выходит, что правда, – сказал жупан. – Выходит, верно говорят, пришла беда – зови ведьмака.

– Йонас, предшественник мой, – продолжил он через минуту, не дождавшись никакой реакции со стороны Геральта, – нахвалиться на тебя не мог. Подумать только, а ведь я его лжецом полагал. Ну, тоись, не полностью ему верил. Знаю, как правда байками обрастает. Особо у темного народу, у таких, что куда ни кинь, то иль диво, иль чудо, иль какой еще ведьмак со способностями нечеловеческими. А тут ты глянь, оказывается, что правда чистая. Там, в бору, за речушкой, народу сгинуло без счета. А что через бор в местечко дорога короче, так там и ходили, дураки… На собственную погибель. Несмотря на предостережения. Нынче время такое, что по пустошам лучше не шляться да по лесам не лазать. Везде монстры, везде людоеды. В Темерии, на Тукайском Пригорье, только что страшная вещь приключилась, пятнадцать человек убил в поселке древожогов какой-то призрак лесной. Роговизна тот поселок назывался. Да ты слыхал наверняка. Нет? Правду говорю, чтоб я сдох. Даже чернокнижники будто бы в той Роговизне дознание вели. Ну, чего там говорить. Мы тут в Ансегисе теперь в безопасности. Благодаря тебе.

Жупан вынул из комода шкатулку. Разложил на столе лист бумаги, погрузил перо в чернильницу.

– Ты обещал, что чудище убьешь, – сказал жупан, не поднимая головы. – Выходит, языком зря не молол. Для бродяги ты прям честный… Да и тем людям ты жизнь спас. Бабе и девчушке. Поблагодарили хоть? Упали тебе в ноги?

Ведьмак стиснул зубы. Нет, не упали. Потому что еще не пришли в себя полностью. А я отсюда уеду, не дожидаясь, пока опомнятся. Не дожидаясь, пока они поймут, что я использовал их как приманку, заносчиво полагая, что сумею защитить всех троих. Уеду, пока до девочки не дошло, что это по моей вине она осталась без отца.

Он чувствовал себя погано. Наверняка это было следствием принятых перед схваткой эликсиров. Наверняка.

– Чудище это, монстр, – жупан присыпал бумагу песком, а потом стряхнул песок на пол, – настоящая мерзость. Я присмотрелся к туше, когда ее принесли… Что это такое было?

Геральт не имел точного ответа на сей вопрос, но не собирался в этом признаваться.

– Арахноморф.

Альберт Смулька пошевелил губами, безуспешно пытаясь повторить.

– Тьфу, как назывался, так назывался, прах его побери. Так ты этим вот мечом его зарубил? Вот этим клинком? Можно посмотреть?

– Нельзя.

– Ха, клинок зачарованный небось. И дорогой… Лакомый кусок… Ну ладно, мы тут ля-ля, а время бежит. Договор выполнен, пора рассчитаться. Но сперва формальности. Распишись на фактуре. Ну то есть поставь крестик или какой другой знак.

Ведьмак принял поданный ему счет, повернулся к свету.

– Гляньте-кось на него, – кривясь, покрутил головой жупан. – Будто бы читать умеет?

Геральт положил бумагу на стол, толкнул обратно к чиновнику.

– Небольшая ошибка, – сказал он спокойно и тихо, – вкралась в документ. Мы договаривались на пятьдесят крон. Фактура выставлена на восемьдесят.

Альберт Смулька сложил ладони, оперся на них подбородком.

– Это не ошибка, – он тоже понизил голос. – Это скорее знак благодарности. Ты убил страшное страшилище, работа уж точно нелегкая была… И сумма, значит, никого не удивит…

– Не понимаю.

– Да прямо. Не изображай мне тут невинность. Хочешь сказать, что Йонас, когда тут управлял, не выставлял тебе таких фактур? Да я голову дам на отсечение, что…

– Что? – прервал его Геральт. – Что он завышал счета? А разницей, на которую он королевскую казну обманывал, делился со мной поровну?

– Поровну? – жупан криво улыбнулся. – Не надо, ведьмак, вот не надо. Можно подумать, что ты такой важный. Одну треть получишь от разницы. Десять крон. Для тебя это и так большая премия. А мне полагается больше, хотя бы просто за мою должность. Государственные служащие должны быть состоятельными. Чем богаче государственный чиновник, тем выше престиж государства. Да что ты об этом можешь знать. Надоел мне уже этот разговор. Подпишешь фактуру или нет?

Дождь барабанил по крыше, на улице лило как из ведра. Но больше уже не гремело, гроза удалялась.

Интерлюдия

Два дня спустя

– Добро пожаловать, уважаемая, – властно кивнул Белогун, король Керака. – Добро пожаловать. Слуги! Кресло!

Потолок комнаты украшала роспись, фреска, изображающая парусник в окружении волн, тритонов, гиппокампов и созданий, напоминающих омаров. А фреска на одной из стен представляла собой карту мира. Коралл давно уже заметила, что карта эта была довольно фантазийной и имела не слишком много общего с реальным расположением земель и морей. Но зато была красивой и сделанной со вкусом.

Двое пажей притащили и установили тяжелое резное кресло на элегантно изогнутых ножках. Чародейка уселась, уложив руки на поручнях кресла так, чтобы ее браслеты с рубинами были хорошо заметны и не прошли мимо внимания визави. На тщательно уложенных волосах ее красовалась еще небольшая рубиновая диадема, а на глубоком декольте – рубиновое же колье. Все для аудиенции у короля. Она хотела произвести впечатление. И производила. Король Белогун лишь таращил глаза, не то на рубины, не то на декольте.

Белогун, сын Осмика, был, так сказать, королем в первом поколении. Его отец скопил довольно серьезное состояние на морской торговле и, похоже, немного и на пиратстве. Разгромив конкурентов и монополизировав каботажные перевозки в регионе, Осмик возвел сам себя в королевское достоинство. Самозванная коронация его в принципе лишь формализовала сложившийся порядок, статус-кво, так что никто особенно не возражал и не протестовал. Еще до этого, в частном порядке повоевав с соседями – Вердэном и Цидарисом, Осмик решил с ними все вопросы границ и ответственности. Стало понятно, где Керак начинается, где заканчивается, и кто в нем хозяин. Ну а если хозяин, властитель, то, значит, король. И титул этот ему положен. Совершенно естественным порядком вещей титул и власть переходят от отца к сыну, так что никого не удивило, что после смерти Осмика на престоле воссел его сын, Белогун. Ну, правда, сыновей у Осмика было побольше, еще около четырех, но все отказались от прав на корону, причем один будто бы даже добровольно. Таким образом Белогун и правил в Кераке уже больше двадцати лет, по семейной традиции получая доход от судостроения, перевозок, рыболовства и пиратства.

И вот теперь на троне, на помосте, в соболином колпаке, со скипетром в руке, король Белогун давал аудиенцию. Величественный, что твой жук-навозник на коровьем дерьме.

– Уважаемая и милая нашему сердцу госпожа Литта Нейд, – поздоровался он с ней. – Возлюбленная нами чародейка Литта Нейд. Изволила вновь посетить Керак. И наверняка опять надолго?

– Мне полезен морской воздух. – Коралл провокационно закинула ногу на ногу, демонстрируя башмачок на модном каблуке. – Буде ваше королевское величество соизволит милостиво разрешить.

Король обвел взглядом сидящих рядом сыновей. Оба рослые, как жерди, они ничем не напоминали отца, костлявого и жилистого, но не слишком вышедшего ростом. Да и сами они на братьев смахивали не особо. Старший, Эгмунд, был черным, как ворон, Ксандер же, немного младше него – блондином, почти альбиносом. И оба смотрели на Литту без симпатии. Совершенно очевидно было, что их раздражала привилегия чародеев сидеть в присутствии короля; аудиенцию чародеям поэтому всегда давали на креслах. Однако, раздражала она кого-то или нет, привилегия эта была всеобщей, и никто, желающий считаться цивилизованным, не мог ею пренебречь. Сыновья Белогуна очень желали считаться.

– Милостивое разрешение, – медленно произнес Белогун, – мы предоставим. С одним условием.

Коралл подняла ладонь и демонстративно начала разглядывать ногти. Это должно было показать, что условия Белогуна ее абсолютно не волнуют. Король не принял сигнала. А если принял, то умело это скрыл.

– Дошло до ушей наших, – засопел он гневно, – что бабам, которые детей иметь не хотят, госпожа Нейд магические эликсиры предоставляет. А тем, что уже беременны, помогает от плода избавиться. А мы здесь, в Кераке, считаем аморальными такие процедуры.

– То, на что женщина имеет естественное право, – сухо ответила Коралл, – аморальным быть не может само по себе.

– Женщина, – худощавая фигура короля выпрямилась на троне, – имеет право ожидать от мужчины только двух подарков: на лето – беременности, а на зиму – лаптей из тонкого лыка. Как первый подарок, так и второй, имеют одну цель, привязать женщину к дому. Ибо дом есть место для женщины подходящее, природой ей предписанное. Женщина с большим животом и потомством, за ее юбку держащимся, от дома не удалится и не придут ей в голову никакие глупые мысли, а это мужчине гарантирует спокойствие духа. А спокойный духом мужчина способен к тяжелой работе ради умножения богатства и благоденствия своего повелителя. Работающему в поте лица и без отдыха, спокойному за свой очаг мужчине тоже не придут в голову никакие глупые мысли. А вот если женщину кто-то убедит, что она рожать может, если захочет, а если не захочет, то и не обязана, если этот кто-то в придачу подскажет ей способ и подсунет средство, то тогда, уважаемая, тогда общественный порядок начинает шататься.

– Так и есть, – вмешался принц Ксандер, давно уже ищущий случая вставить слово. – Точно так!

– Женщина, не желающая материнства, – продолжал Белогун, – женщина, которую не удерживают в доме живот, люлька и малолетки, мигом поддастся похоти, это дело очевидное и неизбежное. А тогда мужчина потеряет внутреннее спокойствие и душевное равновесие, в его жизненной гармонии что-то заскрипит и завоняет, ба, окажется, что и вовсе нет никакой гармонии и никакого порядка. Особенно того порядка, что оправдывает ежедневный тяжелый труд. А также тот факт, что прибыль от его труда получаю я. А от таких мыслей только шаг до беспорядков. До восстания, бунта, переворота. Поняла, Нейд? Кто дает бабам средства, предотвращающие беременность или прерывающие ее, тот рушит общественный порядок, разжигает беспорядки и бунты.

– Так и есть, – вставил Ксандер. – Правильно!

Литте плевать было на видимость авторитета и власти Белогуна; она прекрасно знала, что, будучи чародейкой, является неприкосновенной, и потому, кроме слов, у короля ничего нет. Но она все же удержалась от того, чтобы подробно разъяснить тому, что в его королевстве все давно уже скрипит и воняет, что порядка в нем – кот наплакал, а единственная гармония, известная его жителям, это музыкальный инструмент типа аккордеона. И что примешивать ко всему этому женщин, материнство или нежелание стать матерью – означает не только мизогинию, но и кретинизм.

– В твоем долгом рассуждении, – сказала она взамен всего этого, – упорно повторялся мотив умножения богатства и благоденствия. Я прекрасно тебя понимаю, поскольку мое личное благоденствие мне также любезно выше меры. И ни за что на свете я не откажусь от того, что мне это благоденствие обеспечивает. Считаю, что женщина имеет право рожать, если захочет, и не рожать, если не захочет, однако диспута по этому вопросу затевать не буду, в конце концов каждый имеет право на какие-то там взгляды. Я лишь обращу внимание на то, что за оказываемую женщинам медицинскую помощь беру оплату. И это достаточно существенный источник моих доходов. У нас рыночная экономика, король. Очень тебя прошу, не вмешивайся в источники моих доходов. Потому что мои источники, как тебе хорошо известно, это также и доходы Капитула, и всего нашего братства. А братство чародеев очень плохо реагирует на попытки снизить свои доходы.

– Ты пытаешься мне угрожать, Нейд?

– Никоим образом. Мало того, обещаю далеко идущие помощь и сотрудничество. Знай, Белогун, что если в результате практикуемой тобой эксплуатации и грабежа в Кераке начнутся беспорядки, если загорится здесь, пафосно выражаясь, факел бунта, если соберется мятежная толпа, чтобы вытащить тебя отсюда за шиворот, лишить трона и тут же повесить на сухой ветке… Вот тогда ты сможешь рассчитывать на мое братство. На чародеев. Мы придем на помощь. Не допустим переворотов и анархии, поскольку и нам они ни к чему. Так что эксплуатируй и дальше, умножай свое богатство. Умножай спокойно. И не мешай умножать другим. Очень прошу и искренне советую.

– Советуешь? – распетушился Ксандер, поднимаясь со стула. – Ты советуешь? Отцу? Отец – король! Короли не слушают советов, короли приказывают!

– Сядь, сын, – скривился Белогун, – и сиди тихо. А ты, чародейка, послушай внимательно. Кое-что тебе скажу.

– Ну?

– Я беру себе новую жену… Семнадцати лет… Вишенка, я тебе говорю. Вишенка на креме.

– Поздравляю.

– Я это делаю из династических соображений. Заботясь о наследнике и порядке в стране.

Хранивший до сих пор каменное молчание Эгмунд вдруг вскинул голову.

– О наследнике? – рявкнул он. Злой блеск в его глазах не прошел мимо внимания Литты. – Каком наследнике? У тебя шесть сыновей и восемь дочек, включая незаконнорожденных! Тебе мало?

– Сама видишь, – махнул костлявой рукой Белогун. – Сама видишь, Нейд. Мне нужно позаботиться о наследнике. Разве можно оставить королевство и корону тому, кто так обращается к отцу? К счастью, я еще жив, сохраняю власть. И сохранять ее намереваюсь долго. Как я уже сказал, женюсь…

– Ну и…?

– Если вдруг… – Король почесал себя за ухом, взглянул на Литту из-под прищуренных век. – Если вдруг она… Ну, моя новая жёнка… Обратится к тебе за этими средствами… Запрещаю их ей давать. Потому что я против таких средств! Потому что они аморальны!

– Мы можем так и договориться, – чарующе улыбнулась Коралл. – Твоя вишенка, если она вдруг обратится, ничего от меня не получит. Клянусь.

– Понимаю, – с облегчением кивнул Белогун. – Смотри, как мы здорово договариваемся. Главное – это взаимопонимание и обоюдное уважение. Даже расходиться во мнениях нужно красиво.

– Точно так! – поддакнул Ксандер. Эгмунд недовольно фыркнул, тихо выругался.

– В рамках уважения и взаимопонимания, – Коралл накрутила на палец рыжий локон, взглянула вверх, на роспись на потолке, – а также заботясь о гармонии и порядке в твоей стране… У меня есть кое-какая информация. Секретная информация. Ненавижу доносы, но мошенников и преступников еще больше. А речь, мой король, пойдет о бесстыдных финансовых злоупотреблениях. Есть такие, что пытаются тебя обворовать.

Белогун наклонился с трона вперед, а на лице его появился волчий оскал.

– Кто? Имена!

Керак, город в северном королевстве Цидарис, в устье реки Адалатте. Некогда столица независимого королевства К., которое пришло в упадок вследствие дурного управления и угасания правящей династии, потеряло свое значение и было разделено между соседями. Порт, несколько фабрик, морской маяк и около 2000 жителей.

Эффенберг и Тальбот, Encyclopaedia Maxima Mundi, том VIII

Глава вторая

Залив был утыкан мачтами, словно еж иголками. И полон парусов, белых и разноцветных. Корабли покрупнее стояли на рейде, прикрытом мысом и волнорезом. В самом порту, у деревянных молов, были пришвартованы суда помельче и совсем крохотные. На пляжах почти все свободное место занимали лодки. Или остатки лодок.

На конце мыса, под ударами белых волн прибоя, высился морской маяк из белого и красного кирпича, подновленный реликт еще с эльфийских времен.

Ведьмак тронул шпорой бок кобылы. Плотва подняла голову, раздула ноздри, словно и она наслаждалась запахом моря, который нес ветер. Ускорив шаг, двинулась через дюны. К уже недалекому городу.

Город Керак, столица королевства с тем же названием, расположенный на обоих берегах самого низовья реки Адалатте, делился на три отдельные и сильно друг от друга отличающиеся части.

На левом берегу Адалатте размещались комплекс порта, доки и промышленно-торговый центр, включающий в себя верфи и мастерские наряду с цехами переработки, складами и пакгаузами, ярмарками и базарами.

Противоположный берег реки, район, известный как Пальмира, заполняли жилые дома и хаты бедноты и рабочего люда, дома и магазинчики мелких торговцев, бойни, мясные лавки, а также многочисленные оживающие лишь в сумерки кабаки и притоны, ибо Пальмира была также районом развлечений и запретных удовольствий. Геральт знал, что тут достаточно легко можно было и лишиться кошелька или же получить нож под ребро.

Дальше от моря, на левом берегу, за высоким забором из толстых бревен, находился собственно Керак, квартал узких улочек между домами богатых купцов и финансистов, с их конторами, банками, ломбардами, швейными и портняжными мастерскими, магазинами и магазинчиками. Располагались тут также и рестораны, и увеселительные заведения высшей категории – в том числе и те, что предлагали точно то же самое, что и в портовой Пальмире, но существенно дороже. Центром квартала являлась прямоугольная рыночная площадь, на которой красовались городская ратуша, театр, суд, таможня и дома местной элиты. Перед ратушей на постаменте стоял ужасно засранный чайками памятник основателю города, королю Осмику. Это было явное надувательство, приморский город существовал задолго до того, как Осмик прибыл сюда хрен пойми откуда.

Повыше, на холме, стоял королевский замок и дворец, по форме и облику достаточно нетипичный, ибо представлял собой бывший храм, перестроенный и надстроенный после того, как был покинут жрецами, раздосадованными полным отсутствием интереса со стороны населения. От храма осталась даже кампанила, то бишь колокольня с большим колоколом, в каковой правящий ныне в Кераке король Белогун повелел бить ежедневно в полдень и – очевидно, назло подданным – в полночь.

Удар колокола раздался в тот момент, когда ведьмак миновал первые халупы Пальмиры.

Пальмира воняла рыбой, стиркой и дешевыми забегаловками, толчея на улицах была чудовищной, проехать район стоило ведьмаку кучу времени и терпения. Выдохнул он, лишь когда добрался до моста и переехал на левый берег Адалатте. Вода смердела и несла шапки плотной пены, побочный результат работы кожевенной мастерской, стоящей выше по течению. Отсюда уже недалеко было до дороги, ведущей к окруженному забором городу.

Он оставил лошадь в конюшнях, не доезжая до города, оплатив два дня вперед и добавив конюху чаевые, чтобы гарантировать Плотве приличное обращение. Направился в сторону сторожевой башни. Попасть в Керак можно было лишь через башню, подвергнувшись проверке и сопровождающим ее малоприятным процедурам. Ведьмака слегка раздражала неизбежность этого, но он понимал цель проверки – жителей города за забором не прельщала мысль о визитах гостей из портовой Пальмиры, особенно сходящих там на сушу моряков из дальних стран.

Он вошел в сторожевую башню, деревянное строение, выполненное в виде сруба. Там, как он знал, располагалась и кордегардия. Думал, что знает, что его ждет. Ошибался.

За свою жизнь он побывал во многих караулках. Маленьких, средних и больших, в ближних частях света и весьма далеких, в регионах, цивилизованных полностью, отчасти или вовсе никак. Все кордегардии в мире воняли затхлостью, потом, кожей и мочой, а также боевым железом и смазкой для него. То же самое было и в кордегардии Керака. А точнее, было бы, если бы классических запахов караулки не глушил тяжелый, душащий, заполняющий весь объем до потолка запах пердежа. В меню гарнизона здешней кордегардии, сомнений быть не могло, преобладали стручковые зернобобовые культуры, такие как горох, бобы и цветная фасоль.

А гарнизон при этом был полностью женским. Состоял из шести дам. Сидящих за столом и поглощенных полуденным приемом пищи. Все леди жадно хлебали из глиняных мисок что-то, плавающее в жидком паприковом соусе.

Самая высокая из стражниц, видимо, комендантша, оттолкнула от себя миску, встала. Геральт, всегда считавший, что некрасивых женщин не бывает, внезапно оказался вынужден пересмотреть свои взгляды.

– Оружие на лавку!

Как и все присутствующие, стражница была острижена под ноль. Волосы успели уже немного отрасти, так что лысую голову покрывала неряшливая щетина. Из-под расстегнутого жилета и полурасстегнутой рубашки видны были кубики мышц живота, сильно напоминавшие огромный шнурованный батон ветчины. Бицепсы же стражницы, если не отходить от мясницких аналогий, имели размеры кабаньих окороков.

– Оружие на лавку клади! – повторила она. – Оглох?

Одна из ее подчиненных, все еще склоняющаяся над миской, чуть приподнялась и пёрнула, громко и протяжно. Ее подруги загоготали. Геральт обмахнулся перчаткой. Стражница смотрела на его мечи.

– Эй, девочки! Ну-ка подойдите!

«Девочки» встали с видимой неохотой, потягиваясь. Все они, как заметил Геральт, были одеты в стиле достаточно свободном; главное же, что просторная одежда позволяла хвастаться мускулатурой. На одной, к примеру, были короткие кожаные штаны, причем штанины пришлось распороть по швам, чтобы поместились бедра. А от талии и выше основную часть ее одежды составляли перекрещивающиеся ремни.

– Ведьмак, – констатировала она. – Два меча. Стальной и серебряный.

Другая, как и прочие высокая и широкоплечая, приблизилась, бесцеремонным жестом раздвинула рубашку Геральта, поймала серебряную цепочку, вытащила медальон.

– Знак у него есть, – подтвердила в итоге. – На знаке волк, с зубами оскаленными. Выходит, и впрямь ведьмак. Пропускаем?

– Инструкция не запрещает. Мечи сдал…

– Вот именно. – Геральт спокойным голосом включился в разговор. – Сдал. Оба будут, я полагаю, в охраняемом депозите? С возвратом по расписке? Которую я сейчас и получу?

Стражницы, щеря зубы, окружили его. Одна толкнула, словно ненароком. Другая громко пернула.

– Вот тебе квитанция, – фыркнула она.

– Ведьмак! Гроза чудовищ! А мечи отдал! Сразу! Покорный, как сопляк!

– Письку тоже бы сдал, небось, если б приказали.

– Давайте прикажем ему! Чего, девки? Пускай вынимает из ширинки!

– Поглядим, какие письки у ведьмаков!

– Хватит, – рявкнула комендантша. – Расшалились, сучки. Гонсхорек, давай сюда! Гонсхорек!

Из соседнего помещения показался лысоватый и немолодой дядька в бурой мантии и шерстяном берете. Сразу на входе он закашлялся, сорвал с головы берет и начал им обмахиваться. Без слов забрал обернутые ремнями мечи, дал Геральту знак следовать за ним. Ведьмак не замедлил так и поступить. В газовой смеси, наполняющей кордегардию, кишечные газы уже начинали существенно преобладать.

Помещение, в которое они вошли, было разделено надвое массивной железной решеткой. Дядька в мантии заскрежетал в замке большим ключом. Потом повесил мечи на вешалку рядом с иными мечами, саблями, ножами и кинжалами. Открыл обшарпанную учетную книгу, долго и медленно в ней что-то черкал, непрерывно кашляя и с трудом переводя дыхание. В конце концов вручил Геральту выписанную квитанцию.

– Я могу полагать, что мои мечи тут в безопасности? Под замком и с охраной?

Бурый дядька, тяжело сопя, закрыл решетку и показал ему ключ. Геральта это не убедило. Любую решетку можно было взломать, а звуковые эффекты метеоризма дам-стражниц способны были заглушить попытки взлома. Однако выхода не было. Нужно было сделать в Кераке то, для чего он прибыл. И покинуть город как можно скорее.

Таверна, или – как гласила вывеска – аустерия «Natura Rerum»[2] размещалась в не слишком большом, но элегантном здании из кедра, с крутой крышей и высоко торчащей трубой. Фронтальную часть здания украшало крыльцо, к которому вели ступеньки, украшенные, в свою очередь, выставленными в деревянных кадках разросшимися алоэ. Из заведения доносились запахи кухни, в основном запекаемого на решетках мяса разных видов. Запахи были столь манящими, что «Natura Rerum» тотчас показалась ведьмаку Эдемом, райским садом, островом счастливых, благословенным приютом, текущим молоком и медом.

Быстро, впрочем, оказалось, что этот Эдем – как и любой иной – охранялся. Был у него свой цербер, стражник с пламенным мечом. Геральту удалось увидеть его в деле. Цербер, мужик невысокий, но очень крепкий, на его глазах не пропустил в райский сад худощавого юношу. Юноша протестовал, что-то выкрикивал и жестикулировал, и это явно раздражало цербера.

– У тебя запрет на вход, Муус. И ты отлично об этом знаешь. Так что не лезь. Повторять я не буду.

Юноша отшатнулся от ступенек достаточно быстро, чтобы избежать толчка. Он был, как заметил Геральт, преждевременно облысевшим; редкие и длинные светлые волосы начинали расти у него лишь ближе к темени, что в целом производило довольно мерзкое впечатление.

– Срать я хотел на вас и на ваш запрет! – заорал юноша с безопасного расстояния. – Милости мне не оказываете! Не одни вы на белом свете, пойду к вашим конкурентам! Важные больно! Выскочки! Вывеска в позолоте, а на обуви дерьмо! И вы столько же для меня значите, сколько это дерьмо! А дерьмо всегда будет дерьмом!

Геральт слегка забеспокоился. Полысевший юноша, при всей своей мерзкой внешности, одет был вполне по-господски, может, и не слишком богато, но во всяком случае более элегантно, чем он сам. И если именно элегантность была критерием допуска…

– А ты куда, позволь узнать? – холодный голос цербера прервал ход его мыслей. И подтвердил опасения.

– Это заведение эксклюзивное, – продолжил цербер, загораживая собой вход. – Знаешь такое слово? Означает что-то вроде «исключительный». Исключаются некоторые.

– А я почему?

– Не одежда красит человека, – стоящий на две ступеньки выше охранник мог смотреть на ведьмака сверху. – Ты, чужеземец, ходячая иллюстрация этой народной мудрости. Твоя одежда совсем тебя не красит. Может, какие иные скрытые достоинства красят, вникать не буду. Повторяю, это заведение эксклюзивное. Мы тут не терпим людей, одетых как бандиты. И вооруженных.

– Я не вооружен.

– А выглядишь, будто вооружен. Так что вежливо тебе советую направиться куда-нибудь в другое место.

– Остановись, Тарп.

В дверях заведения показался смуглый мужчина в бархатном камзоле. Брови у него были густые, взгляд пронзительный, а нос орлиный. И немалый.

– Ты, поди, – наставительно сказал церберу Орлиный Нос, – и не знаешь, с кем разговариваешь. Не знаешь, кто нас посетил.

Затянувшееся молчание цербера показывало, что тот и впрямь не знает.

– Геральт из Ривии. Ведьмак. Знаменит тем, что защищает людей и спасает им жизни. Вот неделю назад здесь, недалеко отсюда, в Ансегисе, спас мать с ребенком. А несколько месяцев назад в Цизмаре известная история была, убил левкроту-людоедку, притом сам получил ранения. И как бы я мог запретить вход в мое заведение тому, кто столь добрыми делами славен? Напротив, я рад такому гостю. И честь для меня, что он пожелал нас навестить. Господин Геральт, аустерия «Natura Rerum» приветствует вас в своих стенах. Я Фебус Равенга, хозяин этого скромного заведения.

Стол, за который его усадил метрдотель, был накрыт скатертью. Все столы в «Natura Rerum» – в большинстве своем занятые – были накрыты скатертями. Геральт не мог вспомнить, когда в последний раз видел в таверне скатерти.

Несмотря на любопытство, он все же не оглядывался вокруг, не желая выглядеть провинциалом и простаком. Однако осторожное наблюдение позволило оценить интерьер помещения как скромный, но в то же время модный и со вкусом. Модной – хоть и не все демонстрировали вкус – была также и клиентура заведения; по большей части, как он оценил, купцы и ремесленники. Были капитаны судов, бородатые и загорелые. Вдосталь было и крикливо разодетых господ аристократов. Пахло здесь также приятно и изысканно: печеным мясом, чесноком, тмином и большими деньгами.

Он почувствовал на себе взгляд. О наблюдении за ним его ведьмачьи чувства сообщали мгновенно. Очень осторожно, уголком глаза, Геральт глянул в ту сторону.

Наблюдала за ним – тоже очень осторожно, незаметно для простого смертного – молодая женщина с лисье-рыжими волосами. Изображала, что полностью поглощена своим блюдом – чем-то аппетитно выглядящим и даже издалека маняще пахнущим. Стиль и язык тела не оставляли сомнений. Уж точно не для ведьмака. Геральт готов был биться об заклад, это была чародейка.

Метрдотель деликатным покашливанием вырвал его из размышлений и внезапной ностальгии.

– Сегодня, – объявил он торжественно и не без гордости, – мы предлагаем телячью голяшку, тушеную в овощах, с грибами и фасолью. Седло ягненка, запеченное с баклажанами. Свиной бок в пиве, к нему сливы в глазури. Лопатку дикого кабана печёную, подается с яблочным повидлом. Утиные грудки со сковороды, подаются с красной капустой и клюквой. Кальмары, фаршированные цикорием, с белым соусом и виноградом. Рыбу «морской черт», жаренную на гриле, в сметанном соусе, сервируется с тушеной грушей. Ну и как обычно, наши фирменные блюда: гусиные окорочка в белом вине, с выбором печеных на противне фруктов, и тюрбо в карамелизованных чернилах каракатицы, подается с раковыми шейками.

– Если знаешь толк в рыбе, – у стола неизвестно когда и как материализовался Фебус Равенга, – то искренне рекомендую тюрбо. Из утреннего улова, само собой разумеется. Гордость и слава нашего шеф-повара.

– Что ж, тогда тюрбо в чернилах, – ведьмак подавил в себе иррациональное желание заказать сразу несколько блюд, зная, что это стало бы моветоном. – Благодарю за совет. Я уже начинал было мучиться выбором.

– Какое вино, – спросил метрдотель, – изволит заказать милсдарь?

– Прошу выбрать что-нибудь подходящее. Я плохо разбираюсь в винах.

– Мало кто разбирается, – усмехнулся Фебус Равенга. – Но признаются в этом совсем немногие. Не беспокойтесь, подберем марку и год, господин ведьмак. Не смею отвлекать более, приятного аппетита.

Пожеланию этому не суждено было сбыться. Геральт даже не узнал, какое вино ему выберут. Да и вкусу тюрбо в чернилах в тот день предстояло остаться для него загадкой.

Рыжеволосая внезапно перестала маскироваться, отыскала его взглядом. Усмехнулась. Геральт почти не сомневался, что улыбка была злорадной. Почувствовал дрожь.

– Ведьмак, известный как Геральт из Ривии?

Вопрос задал один из трех одетых в черное мужчин, что неслышно подошли к столику.

– Да, это я.

– Именем закона ты арестован.

Какой же суд мне страшен, если прав я?

У. Шекспир. «Венецианский купец»[3]

Глава третья

Назначенная Геральту защитница старалась не смотреть ему в глаза. С упорством, достойным лучшего применения, перелистывала папку с документами. Документов там было немного. Ровно два. Госпожа адвокат, видимо, заучивала их на память. Чтобы блеснуть защитной речью, надеялся он. Но подозревал, что надежды эти пустые.

– В тюрьме, – госпожа адвокат наконец подняла взгляд, – ты нанес побои двум сокамерникам. Мне, наверное, стоит знать причину?

– Во-первых, я отказался от их сексуальных предложений, а они не поняли, что «нет» означает «нет». Во-вторых, мне нравится бить людей. В-третьих, это вранье. Они покалечились сами. Об стены. Дабы меня очернить.

Геральт говорил медленно и равнодушно. После проведенной в тюрьме недели он преисполнился равнодушия. Защитница закрыла папку. Чтобы тут же открыть ее снова. Затем поправила изысканную прическу.

– Избитые, – вздохнула она, – похоже, не собираются подавать жалобу. Сосредоточимся на обвинении, предъявленном инстигатором[4]. Заседатель трибунала обвинит тебя в серьезном преступлении, за которое предусмотрено строгое наказание.

«Ну а как иначе-то», – подумал он, оценивая красоту госпожи адвоката. Задумался, сколько ей было лет, когда она попала в школу чародеек. И в каком возрасте она эту школу покинула.

Оба действующих учебных заведения для чародеев – мужское в Бан Ард и женское в Аретузе на острове Танедд – помимо выпускников и выпускниц производили также отсев. Несмотря на мелкое сито вступительных экзаменов, которое теоретически позволяло отсеять и отбросить безнадежные случаи, лишь первые семестры производили настоящий отбор и выявляли тех, кто умел маскироваться. Тех, для кого мышление представляло неприятный и пугающий процесс. Скрытых глупцов, лентяев и сонных разумом обоего пола, которым нечего было ловить в магических школах. Проблема состояла в том, что обычно это были потомки персон влиятельных, или по иной причине считавшихся важными. После исключения из школ с этой трудной молодежью нужно было что-то делать. С парнями, отчисленными из школы в Бан Ард, больших проблем не возникало – шли в дипломаты; ждали их армия, флот, полиция; самым глупым оставалась политика. Пристроить чародейский отсев прекрасного пола лишь казалось более трудным делом. Хоть и отчисленные, эти барышни перешагнули порог магической школы и в какой-то степени магии там научились. А влияние чародеек на монархов и вообще на все сферы политики и экономики было слишком значительным, чтобы оставлять барышень не у дел. Так что им была обеспечена безопасная пристань. Они попадали в юстицию. Становились юристами.

Защитница закрыла папку. Затем вновь ее раскрыла.

– Я рекомендую признание вины, – сказала она. – Тогда мы сможем рассчитывать на более мягкий…

– Признание чего? – перебил ведьмак.

– Когда суд спросит, признаешь ли ты вину, ответишь утвердительно. Признание вины будет засчитано как смягчающее обстоятельство.

– Как же ты тогда собираешься меня защищать?

Госпожа адвокат захлопнула папку. Словно крышку гроба.

– Идем. Суд ждет.

Суд ждал. Ибо из зала суда как раз выводили предыдущего обвиняемого. Не слишком, как успел заметить Геральт, веселого.

На стене висел засиженный мухами щит, на котором виднелся герб Керака, лазурный дельфин nageant, «плывущий». Под гербом стоял судейский стол. За столом заседали трое. Тощий секретарь. Бесцветный подсудок, он же заседатель суда. И госпожа судья, дама весьма добродетельная по виду и облику.

Скамью справа от судей занимал исполняющий обязанности обвинителя асессор трибунала. Выглядел серьезно. Настолько серьезно, что в темном переулке с ним лучше было не встречаться.

Напротив же, слева от высокого суда, стояла скамья подсудимых. Место, предназначенное для него.

Дальше все пошло быстро.

– Геральт, известный как Геральт из Ривии, по профессии ведьмак, обвиняется в финансовом преступлении, в хищении и присвоении средств, принадлежащих Короне. Действуя в сговоре с иными лицами, которых он коррумпировал, обвиняемый завышал суммы выставленных за свои услуги счетов с целью присвоения разницы. Что привело к потерям для казны государства. Доказательством является донос, notitia criminis[5], каковой обвинение присовокупило к материалам дела. Указанный донос…

Усталость на лице судьи и ее отсутствующий взгляд явственно указывали на то, что добродетельная дама мыслями сейчас далеко, и что совсем иные вопросы и проблемы занимают ее сейчас – стирка, дети, цвет занавесок, поставленное для рулета с маком тесто и растяжки на заднице, сулящие кризис в семейных отношениях. Ведьмак смиренно принял тот факт, что сам он менее важен. Что ни с чем из этого конкурировать не может.

– Совершенное обвиняемым преступление, – монотонно тянул обвинитель, – не только страну обедняет, но также и порядок общественный подрывает и рушит. Правоохранительные органы требуют…

– Включенный в материалы дела донос, – прервала его судья, – суд обязан трактовать как probatio de relatio, доказательство из третьих рук. Может ли обвинение предоставить иные доводы?

– Других доказательств нет… Временно… Как уже указывалось, подсудимый является ведьмаком. Это мутант, находящийся вне людского сообщества, пренебрегающий человеческими законами и считающий себя выше оных. В своей криминогенной и социопатической профессии общается с преступным элементом, а также с нелюдьми, в том числе с расами, традиционно враждебными человечеству. Нарушение закона свойственно нигилистической натуре ведьмака. В случае ведьмака, Высокий Суд, отсутствие доказательств является наилучшим доказательством… Доказывает его коварство, а также…

– Подсудимый, – судью явно не интересовало, что еще доказывает отсутствие доказательств. – Подсудимый признает свою вину?

– Не признаю. – Геральт пренебрег отчаянными сигналами госпожи адвоката. – Я невиновен, не совершал никакого преступления.

У него был некоторый опыт, он уже имел дело с юстицией. Вскользь также был знаком с литературой по теме.

– Мое обвинение есть результат предвзятого отношения…

– Протест! – крикнул асессор. – Обвиняемый произносит речь!

– Отклоняю.

– …результат заведомо предвзятого отношения к моей личности и профессии, то есть результат praeiudicium, а praeiudicium исходно предполагает ложь и фальшь. Кроме того, я обвинен на основании анонимного доноса, и то всего лишь одного. Testimonium unius non valet. Testis unus, testis nullus[6]. Ergo, это вовсе не обвинение, а всего лишь домысел, то есть praesumptio. А домыслы оставляют место для сомнений.

– In dubio pro reo[7]! – очнулась защитница. – In dubio pro reo, Высокий Суд!

– Суд, – судья грохнула молотком, разбудив блеклого заседателя, – постановляет назначить имущественный залог в размере пятисот новиградских крон.

Геральт вздохнул. Задумался о том, пришли ли уже в себя его соседи по камере и вынесли ли из произошедшего какие-нибудь уроки. Или же придется их снова избить.

– А что есть город, если не народ?

У. Шекспир. «Кориолан»

Глава четвертая

На самом краю людного рынка стоял небрежно сколоченный из досок ларек, торговала в котором бабулька-старушка в соломенной шляпе, кругленькая и румяная, будто добрая волшебница из сказки. Над бабулькой виднелась надпись: «Счастье и радость – только у меня. Огурчик в подарок.» Геральт остановился, вытряс из кармана медяки.

– Налей-ка, бабуся, – попросил он угрюмо, – полчекушки счастья.

Глубоко вдохнул, выпил залпом, выдохнул. Вытер слезы, которые самогонка выбила у него из глаз.

Он был свободен. И зол.

О том, что свободен, он узнал, как ни странно, от знакомого ему человека. Ну, в лицо знакомого. Это был тот самый преждевременно полысевший юноша, которого на его глазах прогнали со ступенек аустерии «Natura Rerum». И который, как оказалось, был секретарем трибунала, писарчуком.

– Ты свободен, – сообщил ему облысевший юноша, сплетая и расплетая тонкие и запачканные чернилами пальцы. – Залог внесен.

– Кто заплатил?

Информация эта оказалась закрытой, облысевший писарчук отказался ее предоставить. Отказался также – и тоже довольно грубо – вернуть конфискованный кошелек Геральта. В котором, среди всего прочего, были наличные и банковские чеки. Движимое имущество ведьмака, сообщил лысый не без злорадства, суд решил рассматривать как cautio pro expensis, то есть аванс на оплату судебных расходов и возможных штрафов.

Затевать ссору не было ни цели, ни смысла. Спасибо еще, что на выходе Геральту отдали хотя бы то, что при задержании было у него в карманах. Личные вещи и мелкие деньги. Настолько мелкие, что никому не захотелось их украсть.

Он пересчитал уцелевшие медяки. И улыбнулся старушке.

– И еще полчекушки радости попрошу. И спасибо за огурчик.

После бабкиной самогонки мир существенно повеселел. Геральт знал, что это скоро пройдет, поэтому ускорил шаг. У него были дела.

Плотва, его кобыла, к счастью, избежала внимания суда и не вошла в состав cautio pro expensis. Была там, где он ее оставил, в стойле конюшни, ухоженная и накормленная. Такого доброго дела ведьмак не мог не вознаградить, невзирая на собственные финансовые трудности. Из горсти серебряных монет, что уцелели во вшитом в седло тайничке, несколько штук сразу получил конюх. Который от такой щедрости аж дар речи потерял.

Горизонт над морем темнел. Геральту казалось, что он замечает там искорки молний.

Перед входом в кордегардию он предусмотрительно набрал в легкие свежего воздуха. Не помогло. Дамы-стражницы сегодня, видимо, съели еще больше фасоли, чем обычно. Намного, намного больше фасоли. Как знать, может быть, это было воскресенье.

Одни, как обычно, ели. Другие были заняты игрой в кости. При виде него поднялись от стола. И окружили его.

– Гляньте-кось, ведьмак, – сказала комендантша, встав слишком близко. – Взял и приперся.

– Я покидаю город. Пришел за своей собственностью.

– Если мы разрешим, – другая стражница толкнула его локтем, словно бы нечаянно, – что нам за это будет? Надо выкупать, братишка, выкупать! Эй, девки? Что мы заставим его сделать?

– Пусть каждую из нас в голую жопу поцелует!

– И полижет еще, да как следует!

– Вот еще! Заразит еще чем-нибудь!

– Все равно, должен нам, – очередная надавила на него бюстом, твердым, как скала, – какое-нибудь удовольствие доставить, ведь так?

– Пусть песенку споет, – еще одна громко пернула. – А мелодию пусть под этот мой тон подберет!

– Или под мой! – другая пернула еще громче. – Потому как мой звучнее!

Остальные дамы схватились за бока от смеха.

Геральт проложил себе дорогу, стараясь не использовать силу. В этот момент двери склада депозитов открылись, и в них появился дядька в бурой мантии и берете. Депозитарий, кладовщик, как его, Гонсхорек. При виде ведьмака он широко разинул рот.

– Вы? – промямлил он. – Как же так? Ваши мечи…

– И правда. Мои мечи. Попрошу их вернуть.

– Дык… Дык… – Гонсхорек захлебнулся, схватился за грудь, с трудом глотая воздух. – Дык нет у меня этих мечей!

– Простите?

– Нет их… – лицо Гонсхорека покраснело и искривилось, словно в агонии. – Забрали же их…

– Как это? – Геральт почувствовал, как его охватывает холодное бешенство.

– Забра… ли…

– Как это, забрали? – он ухватил кладовщика за отвороты. – Кто, мать его, забрал? Что это вообще, черт побери, значит?

– Квитанция…

– Вот именно! – он почувствовал на своем плече железную хватку. Комендантша стражи оттолкнула его от задыхающегося Гонсхорека.

– Вот именно! Квитанцию покажи!

Квитанции у ведьмака не было. Квитанция из оружейного склада осталась в его кошельке. Кошельке, реквизированном судом. В качестве аванса на оплату судебных расходов и возможных штрафов.

– Квитанция!

– У меня нет. Но…

– Нет квитанции, нет выдачи, – не дала ему закончить комендантша. – Мечи забрали, ты не расслышал? Ты сам же, небось, и забрал. А теперь детский сад тут устраиваешь? Выцыганить что-нибудь хочешь? Не выйдет. Проваливай.

– Я не уйду, пока…

Комендантша, не ослабляя хватки, оттянула Геральта и развернула его. Лицом к дверям.

– Пошел отсюда.

Геральт воздерживался от битья женщин. Но не имел никаких принципов в отношении того, кто был широкоплеч, как борец, мускулист, как дискобол, да еще и пердел, как мул. Оттолкнул комендантшу и со всей силы врезал ей в челюсть. Своим любимым правым крюком.

Остальные замерли, но лишь на секунду. Комендантша не успела еще свалиться на стол, разбрызгивая вокруг фасоль и паприковый соус, как они уже рванулись к нему. Одной, не задумываясь, он расквасил нос, другой влупил так, что хрустнули зубы. Еще двух угостил Знаком Аард; словно куклы, они полетели на стойку с алебардами, повалив все с неописуемым звоном и грохотом.

Пропустил удар в ухо от залитой соусом комендантши. Другая стражница, та, что с твердым бюстом, поймала его сзади в медвежий захват. Врезал ей локтем; она аж завыла. Комендантшу толкнул на стол, добавил размашистым крюком. Стражнице с разбитым носом попал в солнечное сплетение и свалил наземь; слышал, как ее вырвало. Еще одной досталось в висок; стриженным затылком ударилась о столб, обмякла, глаза ее сразу затуманились.

Но на ногах их оставалось еще четыре. И тут пришел конец его преимуществам. Ему прилетело в затылок, сразу же за этим – в ухо. А потом еще – в поясницу. Кто-то из них подсек ему ноги, а когда он упал, две свалились на него сверху, придавили, работая кулаками. А остальные не жалели пинков.

Ударом лба в лицо он отключил одну из прижимающих его к полу, но вторая придавила его обратно. Комендантша, узнал ее по капающему с нее соусу. Ударила сверху, прямо в зубы. Он плюнул ей кровью в глаза.

– Нож! – заорала она, мотая стриженой головой. – Нож мне дайте! Яйца ему отрежу!

– Зачем нож! – отозвалась другая. – Я их ему отгрызу!

– Встать! Смирно! Что здесь происходит! Смирно, я кому сказал!

Громовой и властный, требующий повиновения голос прорвался через шум драки, привел в себя стражниц. Они выпустили Геральта из объятий. Он с трудом поднялся; местами побаливало. Вид поля битвы несколько поднял ему настроение. Не без удовольствия присмотрелся к своим достижениям. Лежащая под стеной стражница уже открыла глаза, но пока не могла даже сесть. Вторая, согнувшись, выплевывала кровь и пальцем ощупывала зубы. Третья, с разбитым носом, пыталась встать, но то и дело падала обратно, оскальзываясь в луже собственной фасолевой рвоты. Из всей шестерки на ногах держалась лишь половина. Результат можно было считать удовлетворительным. Даже при том, что если бы не стороннее вмешательство, то сам он получил бы серьезные травмы и не факт, что смог бы самостоятельно подняться.

Тем, кто вмешался, оказался богато одетый и излучающий авторитет мужчина с благородными чертами лица. Геральту он был незнаком. Зато прекрасно знаком был его спутник. Красавчик в элегантной шапочке с пером цапли, со светлыми волосами до плеч, завитыми на щипцах. В дублете цвета красного вина и рубашке с кружевным жабо. С неизменной лютней и бесстыжей улыбочкой на губах.

– Привет, ведьмак! Ну у тебя и вид! С этой разбитой мордой! Со смеху сейчас лопну!

– Привет, Лютик. Я тоже рад тебя видеть.

– Ну так что здесь происходит? – благородно выглядящий мужчина упер руки в бока. – Ну? Что с вами? Доложить по уставу! Быстро!

– Это он! – комендантша вытрясла из ушей остатки соуса и обвиняющим жестом указала на Геральта. – Он виноват, ваша милость, господин инстигатор! Орал и злился, потом в драку полез. А все из-за каких-то мечей с хранения, на которые даже квитанцию не показал. Гонсхорек подтвердит… Эй, Гонсхорек, ты чего там в углу скорчился? Обосрался? Двигай жопой, встань, скажи его милости господину инстигатору… Эй! Гонсхорек? Да что с тобой?

Достаточно было присмотреться, чтобы смекнуть, что же такое с Гонсхореком. Не надо было даже щупать пульс, хватило и взгляда на белое как мел лицо. Гонсхорек был мертв. Обыкновенно и попросту помер.

– Мы начнем следствие, господин ривянин, – сказал Ферран де Леттенхоф, инстигатор королевского трибунала. – Поскольку вы заявляете иск и формальную жалобу, мы обязаны его начать, так гласит закон. Допросим всех, кто во время ареста и в суде имели доступ к твоим вещам. Арестуем подозреваемых…

– Тех, что обычно?

– Прошу прощения?

– Нет, ничего, молчу.

– Так вот. Дело, безусловно, будет распутано, а виновные в краже мечей привлечены к ответственности. Если это действительно была кража. Ручаюсь, что мы решим эту загадку, и правда выйдет на свет. Раньше или позже.

– Я бы предпочел пораньше, – ведьмаку не слишком понравился тон инстигатора. – Мои мечи меня кормят, без них я не в состоянии работать по своей специальности. Знаю, что многие плохо относятся к моей профессии, и сам я страдаю от сложившегося негативного образа. Сложившегося в силу предубеждения, предрассудков и ксенофобии. Рассчитываю, что этот факт никак не повлияет на следствие.

– Никак не повлияет, – сухо ответил Ферран де Леттенхоф. – Поскольку здесь правит законность.

Когда работники вынесли тело умершего Гонсхорека, по приказу инстигатора был проведен досмотр склада оружия, а заодно и всего помещения. Как нетрудно было догадаться, от мечей ведьмака не нашлось и следа. Комендантша, что все еще дулась на Геральта, указала им зато подставку со штырем, на каковой штырь покойный кладовщик накалывал погашенные квитанции хранения. И среди них мгновенно обнаружилась квитанция ведьмака. Комендантша начала перелистывать реестр, чтобы уже через минуту ткнуть его им под нос.

– Вот, прошу, – триумфально указала она, – как штык стоит расписка о возврате. Подпись: Герланд из Рыблии. Говорила же я, что ведьмак тут был и сам свои мечи забрал. А теперь цыганит, наверняка компенсацию содрать хочет! Это из-за него Гонсхорек ноги протянул! От волнения желчь у бедняги излилась и удар хватил.

Однако ни она, ни любая из стражниц не решились подтвердить, что действительно видели, как Геральт забирал оружие. Объясняли это тем, что, мол, вечно тут какие-то крутятся, а они были заняты, потому что ели.

Над крышей здания суда кругами носились чайки, пронзительно крича. Ветер прогнал на юг грозовую тучу над морем. Выглянуло солнце.

– Хотел бы заранее предупредить, – сказал Геральт, – что на мои мечи наложены сильные заклятия. Прикасаться к ним может только ведьмак, а у остальных они отбирают жизненные силы. В первую очередь это проявляется в виде проблем с потенцией. То бишь, половое бессилие. Полное и постоянное.

– Будем иметь это в виду, – кивнул инстигатор. – Пока, однако, я просил бы вас не покидать город. Я, пожалуй, закрою глаза на потасовку в кордегардии, тем более что там постоянно происходит что-то подобное, уважаемые стражницы довольно легко поддаются эмоциям. А поскольку Юлиан… То есть, господин Лютик ручается за вас, то я уверен, что и ваше дело в суде решится благоприятно.

– Мое дело, – прищурился ведьмак, – есть не что иное, как издевательство надо мной. Травля, вытекающая из предрассудков и неприязни…

– Доказательства будут исследованы, – отрезал инстигатор. – И на их основе будут производиться действия. Так требует закон. Тот самый, благодаря которому вы находитесь на свободе. Под залогом, то есть условно. И вы обязаны, господин ривянин, соблюдать эти условия.

– Кто заплатил этот залог?

Ферран де Леттенхоф холодно отказался раскрыть инкогнито неизвестного доброжелателя ведьмака, попрощался, и в сопровождении своих подручных отбыл в сторону выхода из здания суда. Лютик только того и ждал. Едва они покинули рыночную площадь и вошли в одну из улочек, выложил все, что знал.

– Настоящая полоса несчастливых совпадений, друг мой Геральт. И роковых инцидентов. А если речь идет о залоге, то его за тебя внесла некая Литта Нейд, известная среди своих как Коралл, по цвету губной помады, которой она пользуется. Это чародейка на услугах у Белогуна, здешнего королька. Все понять не могут, зачем она это сделала. Ибо не кто иной, как она, отправила тебя за решетку.

– Что?

– Ну говорю же тебе. Это Коралл на тебя донесла. Это как раз никого не удивило, всем известно, что чародеи на тебя зуб имеют. И тут вдруг сенсация: чародейка ни с того ни с сего вносит за тебя залог и вытаскивает из тюрьмы, куда ее же стараниями ты и попал. Весь город…

– Всем известно? Весь город? Да что ты несешь, Лютик?

– Я использую метафоры и гиперболы. Не делай вид, что не понимаешь, ты же меня знаешь. Понятное дело, что не «весь город», а исключительно немногочисленные хорошо информированные персоны среди приближенных к правящим кругам.

– И ты будто бы как раз такой приближенный?

– Ты угадал. Ферран мой кузен, сын брата моего отца. Я к нему тут заскочил с визитом по-родственному. И узнал о твоем деле. И тут же вступился за тебя, надеюсь, ты в этом не сомневаешься. Поручился за твою честность. И рассказал про Йеннифэр…

– Вот спасибо от души.

– Оставь свой сарказм. Мне пришлось о ней рассказать, чтобы объяснить кузену – здешняя чародейка клевещет на тебя и очерняет в силу зависти и ревности. Что все это обвинение насквозь лживое, а ты никогда не опускаешься до финансовых махинаций. И вот, благодаря моему ручательству, Ферран де Леттенхоф, королевский инстигатор, главный в королевстве служитель закона, уже уверен в твоей невиновности…

– Мне так не показалось, – заметил Геральт. – Скорее наоборот. По ощущениям, он мне не доверяет. Ни по вопросу имевших якобы место махинаций, ни в деле с пропажей мечей. Ты слышал, что он говорит о доказательствах? Доказательства для него буквально фетиш. Ну и вот, доказательством по финансовому делу станет донос, а мистификацию с кражей мечей докажет подпись Герланда из Рыблии в реестре. Да еще с каким лицом он меня предостерегал, чтобы я город не покидал…

– Ты к нему несправедлив, – постановил Лютик. – Я знаю его лучше, чем ты. То, что я за тебя ручаюсь, значит для него больше, чем дюжина дутых доказательств. А предостерегал он тебя правильно. Как ты думаешь, отчего мы с ним сразу помчались в кордегардию? Чтобы не дать тебе наделать глупостей! Говоришь, кто-то подставляет тебя, фабрикует ложные улики? Так не давай этому кому-то в руки улик настоящих. А такой уликой стало бы бегство.

– Может, ты и прав, – согласился Геральт. – Но инстинкт говорит мне обратное. Говорит, что надо драпать, пока меня совсем не обложили. Сперва арест, потом залог, сразу за этим мечи… Что будет следующим? Черт побери, без меча чувствую себя, как… Как улитка без домика.

– Мне кажется, ты слишком сильно переживаешь. Мало ли тут лавок? Махни рукой на те мечи, да купи себе другие.

– А если бы у тебя твою лютню украли? Полученную, насколько я помню, в довольно драматических обстоятельствах? Ты бы не переживал? Махнул бы рукой? И пошел покупать себе новую в лавке за углом?

Лютик рефлекторно вцепился в лютню и испуганно огляделся. Однако никто из прохожих не выглядел потенциальным похитителем музыкальных инструментов и нездорового интереса к его уникальной лютне не проявлял.

– Ну да, – выдохнул он. – Понимаю. Так же, как и моя лютня, твои мечи тоже единственные в своем роде и незаменимы. Впридачу… как ты сказал? Зачарованные? Вызывающие магическую импотенцию… Черт побери, Геральт! Ты только сейчас мне об этом говоришь? А ведь я часто бывал в твоей компании, эти мечи на расстоянии руки от меня были! А порой и ближе! Теперь-то все ясно, теперь я понимаю… В последнее время были у меня, холера, кое-какие проблемы…

– Успокойся. Брехня эта импотенция. Я ее выдумал только что, рассчитывая, что сплетня разойдется. Что вор испугается…

– Если испугается, утопит мечи в сортире, – трезво рассудил бард, все еще слегка побледневший. – И ты никогда их не вернешь. Лучше положись на моего кузена Феррана. Он не первый год тут инстигатором, у него целая армия шерифов, агентов и шпиков. Найдут вора вмиг, вот увидишь.

– Если тот еще здесь, – скрипнул зубами ведьмак. – Он мог и смыться, пока я сидел в каталажке. Как, ты говорил, звать ту чародейку, из-за которой я туда попал?

– Литта Нейд, кличка Коралл. Я догадываюсь, что ты планируешь, друг. Но не знаю, хорошая ли это идея. Это чародейка. Женщина и волшебница в одном лице, словом, чуждый вид, не поддающийся рациональному познанию, функционирующий по непонятным для обычных мужчин механизмам и принципам. Да что я тебе рассказываю, сам прекрасно об этом знаешь. У тебя в этом вопросе богатейший опыт… Что там за шум?

Бесцельно бродя улицами, они оказались вблизи от небольшой площади, с которой доносился неустанный стук молотков. Как оказалось, здесь работала крупная бондарная мастерская. Под навесом, у самой улицы, высились ровные штабеля выдержанных клепок. Оттуда босоногие мальчишки таскали их на столы, где клепки закреплялись в специальных станках-кобылках и обрабатывались скобелями. Обработанные клепки уходили другим ремесленникам, которые достругивали их рубанками на длинных низких столах, стоя над ними враскоряку по щиколотки в стружке. Готовые клепки попадали в руки бондарей, которые складывали их вместе. Геральт какое-то время присматривался к тому, как под давлением хитрых болтов и стяжек на винтах возникает форма бочки, мгновенно фиксируемая железными обручами, набиваемыми на изделие. Пар из огромных котлов, в которых бочки пропаривались, долетал до улицы. Из глубины мастерской, со двора, доносился запах прокаливаемого в огне дерева – там бочки закаливали перед дальнейшей обработкой.

– Вот каждый раз, как я вижу бочку, – заявил Лютик, – мне сразу хочется пива. Пойдем за угол. Знаю там один симпатичный шинок.

– Иди один. Я навещу чародейку. Мне кажется, я ее знаю, уже видел ее. Где ее можно найти? Не строй кислую мину, Лютик. Похоже, что это она и есть главная причина и источник всех моих проблем. И я не буду ждать развития событий, а пойду и прямо спрошу. Не могу тут торчать, в этом городишке. Хотя бы по той причине, что с деньгами у меня не ахти.

– На это, – гордо ответствовал трубадур, – у нас найдется средство. Финансово я тебя поддержу… Геральт? Что происходит?

– Вернись к бондарям и принеси мне клепку.

– Что?

– Принеси мне клепку. Быстро.

Улицу перегородили три здоровенных бугая с неприятными, недомытыми и недобритыми физиономиями. Один, плечистый настолько, что чуть ли не квадратный, держал в руке окованную дубинку толщиной с рукоять кабестана. Другой, в кожухе наизнанку, был с тесаком, а за поясом у него еще был абордажный топорик. Третий, смуглый как моряк, был вооружен длинным нехорошего вида ножом.

– Эй ты там, вонючка ривская! – начал квадратный. – Как самочувствие без мечей за спиной? Как с голой жопой на ветру, да?

Геральт воздержался от вступления в дискуссию. Ждал. Слышал, как Лютик ругается с бондарями из-за клепки.

– Нет у тебя больше клыков, мутант проклятый, ядовитая ведьмацкая гадина, – продолжал квадратный, судя по всему, превосходящий товарищей в ораторском искусстве. – Гад без клыков никому не страшен! Все равно что червяк или минога какая, глистоватая. Мы такую мерзость сапогом давим. Чтобы не смела больше в наши города заходить, к честным людям. Не будешь больше, падаль, своей слизью наши улицы марать! Бей его, ребята!

– Геральт! Лови!

Он поймал на лету брошенную ему клепку, отпрыгнул от удара палкой, двинул квадратного в ухо, сделал резкий разворот, треснул бандита в кожухе в локоть; тот взвыл и выронил тесак. Ведьмак ударил его в сгиб колена – бандит начал падать; затем проскочил рядом с ним, на ходу добавив клепкой в висок. Не дожидаясь, пока тот упадет, и не прерывая движения, Геральт снова ушел из-под дубинки квадратного, ударил по стиснутым на ней пальцам. Квадратный заревел от боли и уронил дубинку, а ведьмак ударил его серией – в ухо, в ребра и в другое ухо. А потом пнул в пах, с размаху. Квадратный упал и сделался круглым, корчась, извиваясь, утыкаясь в землю лбом.

Смуглый, самый быстрый и верткий из тройки, заплясал вокруг ведьмака. Ловко перебрасывая нож из руки в руку, атаковал его в пружинистом шаге, нанося удар крест-накрест. Геральт без труда уходил от ударов, отступал, ждал, пока противник растянет шаг. И когда это случилось, размашистым движением клепки отбил нож, в пируэте оказался сзади нападающего и угостил его ударом в затылок. Любитель ножей упал на колени, а ведьмак врезал ему по правой почке. Удар заставил бандита завыть и выпрямиться от боли, и тогда ведьмак ударил его клепкой ниже уха, в нервный узел. Известный медикам как околоушное сплетение.

– Ой-ой, – сказал он, вставая над корчащимся, кашляющим и задыхающимся от крика противником. – Больно, наверное.

Бандит в кожухе вытащил из-за пояса топорик, но с колен не поднимался, не зная, что предпринять. Геральт развеял его сомнения клепкой по шее.

Расталкивая собирающихся зевак, по улочке уже подбегали представители городской стражи. Лютик успокаивал их, ссылаясь на родственные связи, лихорадочно объяснял, кто напал первым, а кто действовал в пределах самообороны. Ведьмак жестами подозвал барда.

– Проследи, – велел он, – чтобы негодяев повязали. Повлияй на кузена инстигатора, чтоб прижал их посерьезнее. Или они сами замешаны в краже мечей, или кто-то их нанял. Они знали, что я безоружен, потому и осмелились напасть. Клепку верни бондарям.

– Мне пришлось эту клепку купить, – признался Лютик. – И похоже, удачная покупка. Неплохо ты этой досточкой владеешь, я видел. Стоит постоянно с собой носить.

– Я иду к чародейке. С визитом. Что ж мне, с клепкой идти?

– Ты прав, – скривился бард, – на чародейку пригодилось бы что-нибудь потяжелее. Например, оглобля. Один известный мне философ говаривал: когда идешь к женщине, не забудь взять с собой…

– Лютик.

– Ладно, ладно, объясню тебе, как попасть к магичке. Но сперва, если могу дать совет…

– Ну?

– Посети баню. И цирюльника.

Берегитесь разочарований, ибо внешность обманчива. Такими, как кажутся, вещи бывают редко. А женщины никогда.

Лютик. «Полвека поэзии»

Глава пятая

Вода в бассейне фонтана забурлила и закипела, разбрызгивая золотистые капли. Литта Нейд по прозвищу Коралл, чародейка, вытянув руку, отчетливо произнесла стабилизирующее заклинание. Вода разгладилась, как политая маслом, забилась отблесками. Образ, сперва неясный и туманный, набрал четкости и перестал дрожать; хотя и несколько искаженный движением воды, был теперь явственным и легко различимым. Коралл наклонилась. Она видела в воде Коренной Рынок, главную улицу города. И идущего по улице мужчину с белыми волосами. Чародейка всматривалась. Наблюдала. Искала подсказок. Каких-то подробностей. Деталей, которые позволили бы ей сделать правильную оценку. И позволили бы предвидеть, что случится.

На вопрос, что такое настоящий мужчина, у Литты был свой ответ, выработанный годами опыта. Она умела распознать настоящего мужчину среди множества более или менее удачных имитаций. Ни в коей мере ей не нужно было для этого прибегать к физическому контакту; такой способ проверки мужественности она, как и большинство чародеек, полагала не только тривиальным, но и вводящим в заблуждение, ведущим по совершенно ложной дороге. Непосредственная дегустация, как признала она после нескольких попыток, может быть и является в какой-то степени проверкой вкуса, однако слишком часто оставляет после себя дурное послевкусие. Несварение. Изжогу. А бывает, что и рвоту.

Литта умела распознать настоящего мужчину даже издалека, на основании мелких и, казалось бы, незначительных предпосылок. Настоящий мужчина, как показала практика чародейки, увлекается рыбной ловлей, но исключительно на искусственную муху. Коллекционирует фигурки солдатиков, эротическую графику и собственноручно собранные модели парусников, в том числе и те, что в бутылках, а в его хозяйстве всегда найдутся пустые бутылки от дорогих напитков. Он умеет прекрасно готовить; ему удаются настоящие шедевры кулинарного искусства. Ну и вообще говоря, один его вид вызывает желание.

Ведьмак Геральт, о котором чародейка много слышала, о котором раздобыла много информации, и которого как раз наблюдала в воде бассейна, отвечал, похоже, лишь одному из вышеприведенных условий.

– Мозаик!

– Да, госпожа наставница.

– У нас будет гость. Чтобы мне тут все было готово и на уровне. Но сперва принеси мне платье.

– Чайную розу? Или морскую воду?

– Белое. Он одевается во все черное, предложим ему инь и ян. И туфельки, выбери что-нибудь под цвет, лишь бы со шпилькой минимум в четыре дюйма. Не могу позволить, чтобы он слишком уж свысока на меня смотрел.

– Госпожа наставница… Но то белое платье…

– Ну?

– Оно такое…

– Cкромное? Без украшений, безыскусное? Эх, Мозаик, Мозаик. Неужели ты никогда не научишься?

В дверях его молчаливо приветствовал крепкий и пузатый здоровяк со сломанным носом и поросячьими глазками. Он осмотрел Геральта снизу доверху, а потом еще раз, в обратном направлении. После чего отодвинулся в сторону, давая знак, что можно войти.

В прихожей ожидала девушка с гладко зачесанными, практически прилизанными волосами. Также без слов, одним лишь жестом пригласила его внутрь.

Он вошел прямо на увитую цветами веранду с журчащим фонтаном посреди нее. В центре фонтана стояла мраморная статуэтка, изображающая обнаженную танцующую девушку – а скорее даже девочку, судя по еле развитым вторичным половым признакам. Кроме великолепной, мастерской работы статуэтка привлекала внимание еще одной деталью – с цоколем ее соединяла лишь одна точка, большой палец ноги. Никоим образом, оценил ведьмак, такую конструкцию не удалось бы стабилизировать без помощи магии.

– Геральт из Ривии. Приветствую и добро пожаловать.

Для того, чтобы выглядеть как классическая красавица-чародейка, у Литты Нейд были слишком резкие черты лица. Румянец с оттенком теплого персика, который был в меру нанесен на скулы, смягчал эту резкость, но не скрывал полностью. Зато подчеркнутые коралловой помадой губы были идеальны, даже чрезмерно идеальны. Но все это не имело большого значения.

Литта Нейд была рыжей. Рыжей классически и натурально. Светло-ржавый, гармоничный цвет ее волос напоминал летнюю шкуру лисицы. Если бы – Геральт был в этом абсолютно уверен – поймать рыжую лису и посадить ее рядом с Литтой, масть обеих оказалась бы неотличимой. А когда чародейка встряхивала головой, среди рыжего вспыхивали более светлые, желтоватые проблески – точно так же, как и в лисьей шерсти. Такому цвету волос обычно сопутствовали веснушки, и обычно в изобилии. Однако их у Литты заметить не удалось.

Геральт почувствовал беспокойство, забытое и усыпленное, но внезапно пробудившееся где-то там, в глубине. Была, была у него странная и необъяснимая слабость к рыжеволосым, несколько раз именно эта пигментация волосяного покрова толкнула его на совершение глупостей. Следовательно, нужно было остерегаться, и ведьмак твердо это для себя решил. Впрочем, задача была не слишком сложной. Как раз исполнялся год с того момента, как подобные глупости перестали его искушать.

Эротичный и возбуждающий рыжий цвет волос был не единственным притягательным атрибутом чародейки. Снежно-белое платье было скромным и абсолютно простым, но у этой скромности тоже была своя цель – цель достойная, и, вне всяких сомнений, просчитанная. Простота платья не рассеивала внимания наблюдателя, а напротив, концентрировала его на привлекательной, складной фигуре.

И на глубоком декольте. Короче говоря, в «Доброй Книге» пророка Лебеды, в иллюстрированном ее издании, Литта Нейд могла бы с успехом позировать для гравюры, предваряющей раздел «О нечистом вожделении».

Говоря еще короче, Литта Нейд была женщиной, с которой лишь полный идиот мог захотеть связаться больше, чем на двое суток. Любопытно, однако, что именно за такими женщинами гонялись табуны мужчин, склонных связываться надолго.

От нее пахло фрезией и абрикосом.

Геральт поклонился, после чего сделал вид, что статуэтка в фонтане интересует его больше, нежели фигура и декольте чародейки.

– Добро пожаловать, – повторила Литта, указывая на стол с малахитовой столешницей и два плетеных кресла. Она подождала, пока он усядется, затем уселась сама, не преминув похвастаться стройной щиколоткой и туфелькой из кожи ящерицы.

Ведьмак сделал вид, что все его внимание поглощают графины и блюдо с фруктами.

– Вина? Это нурагус из Туссента, мне представляется более интересным, чем хваленый эст-эст. Есть еще «Кот-де-Блессюр», если предпочитаешь красное. Налей нам, Мозаик.

– Спасибо. – Он принял бокал у прилизанной девушки, улыбнулся ей. – Мозаик. Красивое имя.

И увидел ужас в ее глазах.

Литта Нейд поставила свой бокал на столик. Чуть громче, чем следовало – чтобы привлечь его внимание.

– Так что же, – она встряхнула головой и рыжими локонами, – привело знаменитого Геральта из Ривии в это скромное жилище? Умираю от любопытства.

– Ты заплатила за меня залог, – сказал он подчеркнуто сухо. – Внесла деньги, то есть. Благодаря твоей щедрости я вышел из тюрьмы. Куда попал также благодаря тебе. Правда? Это по твоей милости я провел в камере неделю?

– Четыре дня.

– Четверо суток. Я бы хотел, если это возможно, узнать причины, по которым ты это сделала. Обе.

– Обе? – она подняла брови и бокал. – Есть только одна. И она одна и та же.

– Ага. – он сделал вид, что все свое внимание уделяет Мозаик, что суетилась на дальнем конце веранды. – То есть по той же самой причине, по которой ты на меня донесла и засадила в каталажку, ты из каталажки меня потом и вытащила?

– Браво.

– Ну так я спрошу: зачем?

– Чтобы доказать тебе, что могу.

Он выпил глоток вина. И впрямь очень хорошего.

– Ты доказала, – кивнул он, – что можешь. В принципе ты могла бы и просто мне это сообщить, хотя бы даже и повстречав на улице. Я бы поверил. Но ты предпочла доказать иначе и доходчивей. Ну так я спрошу: что дальше?

– Да вот я сама в задумчивости, – она хищно глянула на него из-под ресниц. – Но оставим события развиваться своим чередом. Пока что скажем так: я действую от имени и в интересах нескольких моих собратьев по гильдии. Чародеев, которые имеют на тебя некоторые планы. Указанные чародеи, которые осведомлены о моих дипломатических талантах, посчитали меня персоной, подходящей для того, чтобы тебя об этих планах информировать. Пока что это все, что я могу тебе открыть.

– Этого очень мало.

– Ты прав. Но пока что, к своему стыду, сама большего не знаю; я не ожидала, что ты появишься так быстро, что так быстро узнаешь, кто внес залог. А ведь меня заверяли, что это останется тайной. Когда я узнаю больше, открою больше. Имей терпение.

– А история с моими мечами? Это тоже элемент игры? Таинственных чародейских планов? Или еще одно доказательство того, что ты можешь?

– Я ничего не знаю об истории с твоими мечами, что бы это ни значило и чего бы ни касалось.

Он поверил не до конца. Но тему решил не развивать.

– Твои собратья чародеи, – сказал он, – в последнее время буквально соревнуются между собой в демонстрировании мне своей антипатии и враждебности. Из кожи вон лезут, лишь бы мне навредить и испортить жизнь. Какая бы неприятность со мной ни случилась, имею право искать отпечатки их грязных пальцев. Полоса несчастливых совпадений. Сперва меня бросают в тюрьму, потом выпускают, потом сообщают, что имеют на меня планы. Что твои собратья выдумают на этот раз? Я боюсь даже строить предположения. А ты весьма, признаю, дипломатично велишь мне иметь терпение. А у меня ведь и выбора нет. В любом случае придется ждать, пока дело, начатое твоим доносом, не попадет на рассмотрение суда.

– Однако тем временем, – усмехнулась чародейка, – ты можешь в полной мере пользоваться свободой и наслаждаться ее преимуществами. Перед судом будешь отвечать не из-под ареста. Если дело вообще попадет на рассмотрение, что, между прочим, далеко не факт. Но даже если и попадет, то, поверь, у тебя нет поводов волноваться. Доверься мне.

– С доверием, – отплатил он ей своей улыбкой, – могут возникнуть проблемы. Действия твоих собратьев по гильдии в последнее время сильно надломили мою доверчивость. Но я постараюсь. А теперь я пойду уже. Чтобы верить и терпеливо ждать. Откланиваюсь.

– Подожди откланиваться. Еще минутку. Мозаик, вино.

Она сменила позу в кресле. Ведьмак по-прежнему упорно делал вид, что не замечает ее колена и бедра в разрезе платья.

– Ну что ж, – сказала она после паузы, – нет смысла ходить вокруг да около. В нашей среде никогда не процветало хорошее отношение к ведьмакам, но нам было вполне достаточно игнорировать вас. И так было до некоторого момента.

– До момента, – ему тоже надоели намеки, – когда я связался с Йеннифэр.

– Вот как раз нет, ошибаешься, – она пристально взглянула на него глазами цвета нефрита. – Причем дважды. Primo, это не ты связался с Йеннифэр, а она с тобой. Secundo, эта связь мало кого шокировала, среди нас и не такая экстравагантность наблюдалась. Переломным моментом послужило ваше расставание. Когда бишь оно случилось? Год назад? Ах, как же быстро летит время…

Она сделала театральную паузу, рассчитывая на его реакцию.

– Ровно год назад, – продолжила она, когда стало ясно, что реакции не последует. – Часть сообщества… не слишком большая, но влиятельная… изволила в этот момент тебя заметить. Не для всех было очевидно, что же произошло между вами. Одни из нас полагали, что это Йеннифэр пришла в себя, порвала с тобой и выгнала ко всем чертям. Другие же отваживались на предположение о том, что это у тебя открылись глаза, после чего ты кинул Йеннифэр и смылся куда подальше. В результате, как я уже упоминала, ты стал объектом интереса. И, как ты уже верно заметил, антипатии. Ба, были даже и такие, что хотели тебя каким-то образом наказать. К счастью для тебя, большинство решило, что ты этого не стоишь.

– А ты? К какой части сообщества ты принадлежала?

– К той, – Литта чуть скривила коралловые губы, – которую твоя любовная история, представь себе, просто забавляла. Иногда даже смешила. Иногда развлекала, словно азартная игра. Я лично обязана тебе значительным выигрышем, ведьмак. У нас принимались ставки на то, как долго ты выдержишь с Йеннифэр, и ставки были высокими. Как оказалось, я угадала лучше всех. И сорвала банк.

– Тогда мне действительно лучше уже пойти. Я не должен с тобой встречаться, нас не должны видеть вместе. Не то еще подумают, что мы подстроили этот выигрыш.

– Тебя так заботит то, что могут подумать?

– Да нет, как раз мало заботит. И я рад, что ты выиграла. Я планировал вернуть тебе те пятьсот крон, что ты выложила в качестве залога. Но коль скоро ты сорвала на мне банк, то я уже не чувствую себя в долгу. Будем считать, что мы квиты.

– Намек на возврат залога, – в зеленых глазах Литты появился злой блеск, – надеюсь, не говорит о намерении бросить все и сбежать? Не дожидаясь судебного рассмотрения? Нет, у тебя нет таких планов, не может быть. Ты же прекрасно знаешь, что такая попытка вернет тебя за решетку. Знаешь, правда?

– Не надо мне доказывать, что ты можешь.

– Я предпочла бы не доказывать, говорю это от чистого сердца.

И она положила руку на декольте, с очевидным намерением привлечь туда его взгляд. Он сделал вид, что жеста не заметил; вновь нашел глазами Мозаик. Литта кашлянула.

– Что же касается справедливого раздела выигрыша, – сказала она, – то да, ты прав. Тебе причитается. Я не осмелюсь предлагать тебе деньги… Но что ты скажешь насчет неограниченного кредита в «Natura Rerum»? На все время твоего пребывания здесь? По моей вине твой предыдущий визит в аустерию закончился раньше, чем начался, так что теперь…

– Нет, спасибо. Я ценю добрую волю и саму идею. Но спасибо, нет.

– Ты уверен? Что ж, без сомнения, уверен. Я напрасно упомянула… о возможности отправить тебя за решетку. Ты спровоцировал меня. И приворожил. Твои глаза, удивительные глаза мутанта, такие, казалось бы, честные, постоянно блуждают… И манят. Будят пустые надежды. Ты вовсе не честен, о нет. Знаю, знаю, в устах чародейки это комплимент. Ты ведь именно это хотел сказать, верно?

– Браво.

– А смог бы ты ответить честно? Если бы я потребовала?

– Если бы ты попросила.

– Ах. Ну пусть так. Тогда прошу. Как вышло, что именно Йеннифэр? Почему она, и никакая другая? Ты смог бы это описать? Назвать?

– Если это снова вопрос пари…

– Это не вопрос пари. Почему именно Йеннифэр из Венгерберга?

Мозаик явилась, как тень. С новым графином. И пирожными. Геральт заглянул ей в глаза. Она мгновенно отвернулась.

– Почему Йеннифэр? – повторил он, вглядываясь в Мозаик. – Почему именно она? Отвечу честно: сам не знаю. Есть такие женщины… Достаточно одного взгляда…

Мозаик чуть приоткрыла губы, еле заметно качнула головой. С просьбой остановиться, с испугом. Она понимала. И умоляла его перестать. Но игра зашла уже слишком далеко.

– Есть женщины, – его взгляд продолжал блуждать по фигуре девушки, – которые притягивают. Как магнит. От которых глаз нельзя отвести…

– Оставь нас, Мозаик, – голос Литты напомнил скрежет льдины по железу. – А тебе, Геральт из Ривии, я благодарна. За визит. За терпение.

И за честность.

Меч ведьмака (рис. 40) тем отличается, что как бы слияние других мечей собой представляет, пятую эссенцию того, что в другом оружии есть наилучшего. Отличная сталь и ковки способ, краснолюдским гутам и кузницам свойственные, придают клинку легкость, но и пружинистость необычайную. Затачивается ведьмачий меч также краснолюдским методом, добавим, что секретным, и секретным навек оный останется, ибо горные карлики к своим секретам ревнивы весьма. Заточенным же краснолюдами мечом подброшенный в воздух шелковый платок напополам рассечь можно. Такие именно фокусы, знаем это из сообщений надежных свидетелей, своими мечами ведьмаки проделывать умели.

Пандольфо Фортегерра. «Трактат о холодном оружии»

Глава шестая

Короткая утренняя гроза и дождь ненадолго освежили воздух, но потом бриз снова принес из Пальмиры отвратительную вонь отходов, подгоревшего жира и протухшей рыбы.

Геральт заночевал в трактире у Лютика. Комнатушка, которую снимал бард, была уютной. В прямом смысле – там приходилось буквально ютиться, а чтобы попасть в кровать, нужно было протискиваться вдоль стены. К счастью, кровать вмещала двоих, и на ней можно было спать, хоть она и адски трещала, а набитый сеном матрас был уже полутвердым стараниями проезжих купцов, известных любителей секса интенсивно внебрачного.

Геральту, неизвестно почему, ночью приснилась Литта Нейд.

Завтракать отправились на ближайший рынок, где, как успел разведать бард, в торговом зале подавали невероятные сардинки. Платил Лютик. Геральта это не смущало. В конце концов достаточно часто бывало наоборот – Лютик, будучи на мели, пользовался его щедростью.

Так что они уселись за грубо оструганный стол и принялись за сардинки, зажаренные до хруста и принесенные им на деревянной тарелке размером с тележное колесо. Как заметил ведьмак, Лютик то и дело пугливо озирался. И замирал, когда ему казалось, что какой-то прохожий слишком пристально к ним присматривается.

– Я так полагаю, что ты должен все же обзавестись каким-нибудь оружием, – буркнул он наконец. – И носить его на виду. Стоит вынести урок из вчерашнего происшествия, как ты думаешь? О, глянь, видишь выставленные там щиты и кольчуги? Это лавка оружейника. Без сомнения, там и мечи найдутся.

– В этом городе, – Геральт отгрыз у рыбки хребет и выплюнул плавник, – оружие запрещено, а у приезжих его отбирают. Похоже на то, что вооруженными тут могут ходить только бандиты.

– Могут и ходят. – Бард кивком головы указал на проходящего мимо здоровяка с большим бердышом на плече. – Но в Кераке устанавливает запреты, следит за их исполнением и наказывает за их нарушение Ферран де Леттенхоф, являющийся, как ты знаешь, сыном моего дяди. А поскольку кумовство есть святой закон природы, то местными запретами мы смело с тобой можем подтереться. Я тебе торжественно заявляю, что мы вправе владеть оружием и носить его. Закончим завтрак и пойдем купим тебе меч. Хозяюшка! Прекрасная у вас рыбка! Попрошу поджарить нам еще десяточек!

– Вот я ем эти сардинки, – Геральт отбросил обгрызенный скелетик, – и вынужден признать, что потеря мечей есть не что иное, как наказание за чревоугодие и снобизм. За то, что мне захотелось роскоши. Попалась работа поблизости, вот я и решил заскочить в Керак и устроить себе пир в «Natura Rerum», таверне, которая у всего мира на слуху. А нет бы поесть где-нибудь фляков, капусты с горохом или рыбного супа…

– Так, кстати говоря, – Лютик облизал пальцы, – «Natura Rerum», хоть и заслуженно славится кухней, но лишь одна из многих. Есть заведения, где кормят не хуже, а бывает, что и получше. Да хотя бы «Шафран и Перец» в Горс Велене или «Хен Кербин» в Новиграде, с собственной пивоварней. Или вот «Сонатина» в Цидарисе, недалеко отсюда, лучшие дары моря на всем побережье. «Риволи» в Мариборе и тамошний глухарь по-брокилонски, туго нашпигованный салом, слюнки текут. «Жернов» в Альдерсберге и их знаменитое седло зайца со сморчками а-ля король Видемонт. «Хофмайер» в Хирунде, эх, завалиться бы туда осенью после Саовины[8], на печеного гуся в грушевом соусе… Или «Два Пескаря», в нескольких милях за Ард Каррайгом, обычная корчма на перекрестке, а подают там лучшую свиную рульку, что я в жизни ел… Ха! Погляди, кто нас посетил. Долго жить будет! Привет, Ферран… То есть, хм, господин инстигатор…

Ферран де Леттенхоф приблизился один, жестом приказав своим спутникам остаться на улице.

– Юлиан. Господин ривянин. Спешу вас проинформировать.

– Не скрою, – ответил Геральт, – что я уже в нетерпении. Что же показали преступники? Те, что на меня вчера напали, пользуясь тем, что я был безоружен? Говорили об этом вполне громко и открыто. Это доказательство того, что они замешаны в краже моих мечей.

– К сожалению, на этот счет доказательств нет, – инстигатор пожал плечами. – Трое арестованных – это обычное отребье, к тому же не большого ума. Действительно, рискнули напасть, пользуясь тем фактом, что ты был без оружия. Слухи о краже разошлись невероятно быстро, полагаю, что благодаря дамам из кордегардии. И сразу же нашлись желающие… Что, собственно, и неудивительно. Всеобщей любовью ты, мягко говоря, не пользуешься… И не стараешься добиться симпатии и популярности. В тюрьме избил соседей по камере…

– Ясно, – кивнул головой ведьмак. – Все это моя вина. Эти, вчерашние, тоже получили травмы. Не подали жалобу? Не потребовали компенсаций?

Лютик засмеялся, но тут же умолк.

– Свидетели вчерашнего происшествия, – раздраженно бросил Ферран де Леттенхоф, – показали, что эти трое были избиты бондарской клепкой, и вдобавок необычайно жестоко. Так жестоко, что один из них… обгадился.

– Это явно от волнения.

– Избиение продолжалось, – инстигатор не изменил выражения лица, – даже тогда, когда они уже были выведены из строя и не представляли опасности. А это означает превышение пределов необходимой самообороны.

– А я не боюсь. У меня отличная защитница.

– Может, сардинку? – прервал тяжелое молчание Лютик.

– Сообщаю, – наконец заговорил инстигатор, – что расследование продолжается. Вчерашние арестованные не связаны с кражей мечей. Допрошено несколько лиц, которые могли участвовать в преступлении, но улик не обнаружено. Информаторы не смогли указать никаких следов. Известно, однако… и это то главное, ради чего я прибыл… что в местном криминальном мире слух о мечах вызвал ажиотаж. Будто бы появились и приезжие, желающие сразиться с ведьмаком, особенно невооруженным. Так что я рекомендую бдительность. Не могу исключить очередных инцидентов. Я также не уверен, Юлиан, является ли в данной ситуации компания господина ривянина…

– В компании Геральта, – боевито прервал трубадур, – я бывал в куда более опасных местах, в таких передрягах, что куда там местному жулью. Если ты посчитаешь целесообразным, кузен, то обеспечь нам вооруженный эскорт. Пусть отпугивает. Потому что когда мы с Геральтом очередным подонкам наваляем, те снова будут потом ныть о превышении пределов допустимой обороны.

– Если это действительно подонки, – сказал Геральт. – А не наемные убийцы. Учитывает ли следствие и такую возможность?

– Учитываются абсолютно все возможности, – отрезал Ферран де Леттенхоф. – Расследование будет продолжено. Эскорт я вам выделю.

– Мы очень рады.

– Всего доброго. Желаю удачи.

Над крышами города орали чайки.

Как оказалось, без визита к оружейнику можно было легко обойтись. Геральту хватило одного взгляда на предлагаемые мечи. А когда он еще узнал их цены, то лишь пожал плечами и молча вышел из лавки.

– Я думал, – Лютик догнал его на улице, – что мы друг друга поняли. Надо было купить хоть что-то, чтобы не казаться безоружным!

– Я не стану тратить деньги на что попало. Даже если это твои деньги. Это был хлам, Лютик. Примитивные мечи массового изготовления. И парадные дворцовые шпажонки, подходящие разве что для маскарада, если б ты захотел переодеться в фехтовальщика. Зато по таким ценам, что только смех разбирает.

– Так найдем другую лавку! Или мастерскую!

– Везде будет одно и то же. Есть спрос на дешевое барахло, оружие, которого хватит на один приличный бой. И его уже нельзя будет использовать тому, кто победит, потому что в качестве боевого трофея оно для использования непригодно. И еще есть спрос на блестящие побрякушки, с которыми расхаживают модники. И которыми даже колбасы не порежешь. Разве что паштетной.

– Ты как всегда преувеличиваешь!

– От тебя сочту за комплимент.

– Непреднамеренный! Так где же тогда, скажи мне, взять хороший меч? Не хуже тех, которые украдены? Или лучше?

– Нет, ну есть, конечно же, мастера оружейного дела. Может и найдется у них на складе приличный клинок. Но мне нужен меч, подобранный по руке. Откованный и сработанный на заказ. А это занимает несколько месяцев, а бывает, что и год. У меня нет столько времени.

– И все же какой-то меч у тебя должен быть, – трезво заметил бард. – И как мне сдается, лучше бы поскорее. Так что же остается? Может быть…

Он перешел на шепот, оглянулся.

– Может быть… Может, Каэр Морхен? Там наверняка…

– Да, там наверняка, – прервал его Геральт сквозь зубы. – А как же. Там все еще вдоволь клинков, полный выбор, включая серебряные. Но это далеко, а грозы и ливни почти каждый день. Реки разлились, дороги размыло. Дорога туда заняла бы у меня добрый месяц. Кроме того…

Он злобно пнул брошенный кем-то дырявый короб.

– Я позволил себя обокрасть, Лютик, одурачить и обокрасть, как последний простофиля. Весемир высмеял бы меня безжалостно; друзья, если кто из них как раз в Крепости бы оказался, тоже бы себе не отказали, потешались бы надо мной потом годами. Нет. На это, холера ясная, никак рассчитывать не стоит. Я должен помочь себе иначе. И сам.

Они услышали звуки флейты и бубна. Вышли на небольшую площадь с овощным рынком, где группа вагантов как раз давала представление. Репертуар у них был утренний, то бишь примитивно-глупый и вообще не смешной. Лютик пошел по рядам, где с достойным изумления и неожиданным для поэта знанием дела немедленно занялся оценкой и дегустацией красующихся на прилавках огурцов, яблок и свеклы, оживленно дискутируя и флиртуя с торговками.

– Квашеная капуста! – объявил он, набирая упомянутую из бочки с помощью деревянных щипцов. – Попробуй, Геральт. Отличная, правда? Вкусная штука и спасительная, такая капуста. Зимой, когда витаминов не хватает, защищает от цинги. А к тому же прекрасное средство от депрессии.

– Это еще как?

– Съедаешь горшок квашеной капусты, запиваешь крынкой простокваши… и тут же депрессия становится самой малозначительной из твоих проблем. Забываешь о депрессии. Иногда надолго. К кому это ты так приглядываешься? Что это за девушка?

– Знакомая. Обожди здесь. Перекинусь с ней парой слов и вернусь.

Девушкой, которую он заметил, была Мозаик, знакомая ему по визиту к Литте Нейд. Несмелая, гладко прилизанная ученица чародейки. В скромном, но элегантном платье цвета палисандра. И котурнах на высокой пробковой подошве, в которых она двигалась вполне грациозно, учитывая устилающие неровную мостовую скользкие овощные отходы.

Он подошел, застав ее накладывающей помидоры в корзинку, подвешенную ручкой на сгибе локтя.

– Привет.

Она слегка побледнела при виде его, несмотря на свою и так бледную кожу. И, если бы не прилавок, отступила бы на шаг-другой. Шевельнулась, словно пытаясь скрыть корзинку за спиной. Нет, не корзинку. Руку. Она укрывала ладонь и предплечье, тщательно замотанные шелковым платком. Он не пропустил этот сигнал, а необъяснимый импульс заставил действовать. Схватил руку девушки.

– Оставь, – шепнула она, пытаясь вырваться.

– Покажи. Я настаиваю.

– Не здесь..

Она позволила ему отвести себя чуть поодаль от рынка, в место, где они могли быть хотя бы относительно одни. Он развернул платок. И не смог сдержаться. Выругался. Грязно и длинно.

Левая ладонь девушки была вывернута. Перекручена в запястье. Большой палец торчал влево, верх ладони смотрел вниз. А внутренняя сторона – вверх. Линия жизни долгая и непрерывная, отметил он автоматически. Линия сердца отчетливая, но прерывистая и неровная.

– Кто тебе это сделал? Она?

– Ты.

– Что?

– Ты! – Она вырвала ладонь. – Ты использовал меня, чтобы поглумиться над ней. Она таких вещей не спускает.

– Но я не мог…

– Предугадать? – она взглянула Геральту прямо в глаза. Он неверно ее оценил, она не была ни робкой, ни испуганной. – Мог и должен был. Но ты предпочел поиграть с огнем. Ну оно хотя бы того стоило? Получил удовольствие, поправил самоуважение? Было чем похвастаться дружкам в корчме?

Он не ответил. Не мог найти слов. А Мозаик, к его удивлению, внезапно усмехнулась.

– Я на тебя не в обиде, – легко сказала она. – Меня и саму позабавила твоя игра; если б я так не боялась, то смеялась бы. Отдай корзинку, я спешу. Мне еще закупаться надо. И мне назначено у алхимика…

– Обожди. Этого нельзя так оставлять.

– Прошу тебя, – голос Мозаик чуть изменился. – Не вмешивайся. Только хуже сделаешь… – А мне, – добавила она после паузы, – и так, почитай, сошло с рук. Это она еще по-доброму со мной.

– По-доброму?

– Могла вывернуть мне обе ладони. Могла вывернуть ступню, пяткой вперед. Могла ступни поменять, левую на правую и наоборот; я видела, как она так человеку сделала.

– Это было…?

– Больно? Недолго. Потому что я почти сразу потеряла сознание. Что ты так смотришь? Так и было. Надеюсь, так и будет, когда она будет мне ладонь на место возвращать. Через несколько дней, когда натешится местью.

– Я иду к ней. Сейчас же.

– Плохая идея. Ты не можешь…

Геральт прервал ее быстрым жестом. Услышал, как шумит толпа, услышал, как расступается. Ваганты перестали играть. Заметил Лютика, подающего ему издалека резкие и отчаянные знаки.

– Ты! Зараза ведьмачья! Вызываю тебя на поединок! Будем биться!

– Да провались оно все. Отойди, Мозаик.

Из толпы выступил невысокий и крепкий мужчина в кожаной маске и кирасе из cuir bouilli, вареной бычьей кожи. Он потряс трезубцем в правой руке, резким движением левой развернул в воздухе рыбачью сеть и махнул ею, расправляя.

– Я Тонтон Зрога, по прозвищу Ретиарий! Вызываю тебя на бой, ведь…

Геральт поднял руку и ударил его Знаком Аард, вложив в него всю доступную энергию. Толпа взвыла. Тонтон Зрога, по прозвищу Ретиарий, взлетел в воздух и, дрыгая ногами, запутавшийся в собственной сети, снес лоток с калачами, тяжело грохнулся наземь и с громким треском врубился головой в чугунную фигурку присевшего гномика, невесть почему установленную перед лавкой швейных принадлежностей. Ваганты наградили полет громкими криками «Браво!» Ретиарий лежал – живой, хотя и слабо подающий признаки жизни. Геральт, не торопясь, подошел и с размаху пнул его в печень. Кто-то схватил его за рукав. Мозаик.

– Нет. Пожалуйста. Пожалуйста, нет. Так нельзя.

Геральт добавил бы еще пинков, ибо хорошо знал, чего нельзя, что можно, а что нужно. И слушаться в таких вопросах не привык никого. Особенно тех, кого ни разу не били.

– Пожалуйста, – повторила Мозаик. – Не отыгрывайся на нем. За меня. За нее. И за то, что ты сам запутался.

Он послушался. Взял ее за плечи. И взглянул в глаза.

– Я иду к твоей наставнице, – сообщил безрадостно.

– Не стоит, – она покачала головой. – Будут последствия.

– Для тебя?

– Нет. Не для меня.

• Wild nights! Wild nights!
• Were I with thee
• Wild nights should be
• Our luxury![9]

Эмили Дикинсон

• So daily I renew my idle duty
• I touch her here and there – I know my place
• I kiss her open mouth and
• I praise her beauty
• And people call me traitor to my face[10].

Леонард Коэн

Глава седьмая

Бедро чародейки украшала искусная, сказочных цветов и детализации татуировка, изображающая полосатой окраски рыбу.

«Nil admirari, – подумал ведьмак. – Ничему не удивляйся».

– Глазам своим не верю, – сказала Литта Нейд.

В том, что случилось, в том, что вышло так, как вышло, виновен был он сам, и никто иной. По дороге к вилле чародейки он прошел через сад; не устоял перед искушением и сорвал одну из растущих на клумбе фрезий. Помнил запах ее духов.

– Глазам не верю, – повторила Литта, появляясь в дверях. Встретила его лично; здоровяка-швейцара не было. Может, выходной взял.

– Я так догадываюсь, ты пришел, чтобы обругать меня за ладонь Мозаик. И принес мне цветок. Белую фрезию. Входи же, не то кто-нибудь заметит, разнесет сенсацию, и город загудит от сплетен. Мужчина с цветком на моем пороге! Старожилы не припомнят подобного.

На ней было свободное черное платье, гармонично сочетающее шелк и шифон, тоненькое, волнующееся при каждом движении воздуха. Ведьмак стоял, не в силах отвести взгляд, все еще с фрезией в протянутой руке, пытаясь улыбнуться и понимая, что ни за что на свете не может. «Nil admirari», – повторил он в мыслях принцип, который запомнился ему из Оксенфурта, из университета, из картуша над входом на кафедру философии. Принцип этот он мысленно повторял всю дорогу до виллы Литты.

– Не кричи на меня, – она вынула фрезию из его пальцев. – Я поправлю руку девочке, как только она вернется. Безболезненно. Может быть, даже извинюсь перед ней. Перед тобой извиняюсь. Только не кричи на меня.

Он покрутил головой; опять попробовал улыбнуться. Не вышло.

– Мне любопытно, – она поднесла фрезию к лицу и вонзила в него свой нефритовый взгляд, – знаешь ли ты символику цветов? И их тайный язык? Знаешь, что говорит эта фрезия, и совершенно сознательно передаешь мне ее послание? Или же цветок этот чистая случайность, а послание… подсознательное?

Nil admirari.

– Но это все равно не имеет значения, – она подошла к нему, совсем близко. – Поскольку либо ты разборчиво, сознательно и расчетливо даешь мне понять, чего желаешь… Или же ты скрываешь это желание, а выдает его твое подсознание. В обоих случаях я должна тебя поблагодарить. За цветок. И за то, что он говорит. Благодарю тебя. И хочу ответить, тоже кое-что подарить тебе. Вот эту тесемочку. Потяни за нее. Смело.

«Что я делаю», – подумал он и потянул. Плетеная тесемочка гладко выскользнула из обшитых отверстий. До самого конца. И тогда шелково-шифоновое платье стекло с Литты словно вода, мягко сложившись вокруг щиколоток. На секунду он даже зажмурился, ее нагота поразила его, как внезапная вспышка света. «Что я делаю», – подумал он, обнимая ее за шею. «Что я делаю», – подумал, ощущая на губах вкус коралловой помады. «Это же совершенно бессмысленно, то, что я делаю», – думал он, осторожно направляя ее к небольшому комоду близ веранды и усаживая на малахитовую крышку.

Она пахла фрезией и абрикосом. И чем-то еще. Может быть, мандарином. Может быть, ветивером.

Это продолжалось какое-то время, а под конец комод уже довольно сильно трясся. Коралл, хотя и обнимала его крепко, ни на миг не выпустила из пальцев фрезию. Запах цветка не перебивал ее запах.

– Твой энтузиазм льстит мне, – она оторвала губы от его губ и только теперь открыла глаза. – И очень повышает самооценку. Но ты знаешь, у меня есть кровать.

Действительно, кровать у нее была. Огромная. Просторная, точно палуба фрегата. Она вела его туда, а он шел за ней, не в силах насмотреться. Она не оглядывалась. Не сомневалась, что идет за ней. Что без колебания пойдет туда, куда она его поведет. Не отрывая взгляд.

Кровать была огромной, с балдахином, постель была из шелка, а покрывало атласным.

Они использовали эту кровать, без малейшего преувеличения, в каждом ее дюйме. В каждой пяди постели. И каждой складке покрывала.

– Литта…

– Ты можешь звать меня Коралл. Но пока молчи.

Nil admirari. Запах фрезии и абрикоса. Рыжие волосы, рассыпанные по подушке.

– Литта…

– Можешь звать меня Коралл. И можешь сделать это мне еще раз.

Бедро Литты украшала искусная, сказочных цветов и детализации татуировка, изображающая полосатой окраски рыбу, благодаря огромным плавникам имеющую треугольную форму. Рыб таких, именуемых скаляриями, богачи и кичливые нувориши обычно держали в аквариумах и бассейнах. Так что рыбы эти всегда ассоциировались у Геральта – и не у него одного – со снобизмом и претенциозными замашками. И потому его удивило, что Коралл выбрала себе именно такую татуировку, а не любую иную. Удивление продолжалось буквально миг, ответ пришел быстро. Литта Нейд казалась и выглядела вполне молодой женщиной. Но татуировка происходила из времен ее настоящей молодости. Из тех времен, когда привозимые из-за морей рыбы-скалярии были действительно уникальной редкостью; богачей было немного, нувориши только начинали свой взлет, и мало кто мог позволить себе аквариумы. «Получается, что ее татуировка заменяет свидетельство о рождении», – подумал Геральт, лаская скалярию кончиками пальцев; удивительно, что Литта до сих пор носит ее, вместо того, чтобы удалить магическим способом. «Что же, – подумал он, перенося ласки в более удаленные от рыбы регионы, – любому приятно вспомнить годы молодости. Не так просто отказаться от такой памятки. Даже когда она уже совсем устарела и, хуже того, стала банальной».

Он приподнялся на локте и внимательно присмотрелся в поисках на ее теле иных, столь же ностальгических памяток. Не нашел. Но и не рассчитывал, что найдет; хотел просто посмотреть. Коралл вздохнула. Видимо, ей надоели абстрактные и совсем не конкретные блуждания его ладони, так что она схватила последнюю и решительно направила в место конкретное и единственно верное, очевидно, по ее собственному мнению. «Ну и хорошо», – подумал Геральт, привлекая чародейку к себе и погружая лицо в ее волосы. Полосатая рыба, вот еще. Будто не было более важных вещей, которым стоило бы посвятить внимание. О которых стоило бы думать.

«Может быть, и модели парусников, – подумала Коралл бессвязно, с трудом сдерживая рвущееся дыхание. – Может быть и фигурки солдатиков, может, и ловля рыбы на искусственную муху. Но то, что считается… Что на самом деле считается… Это то, как он меня обнимает».

Геральт обнял ее. Так, словно она была для него всем миром.

Первой ночью сна им досталось немного. И даже когда Литта заснула, у ведьмака с этим были проблемы. Рукой она обняла его в талии так крепко, что он даже дышал с трудом, ногу же забросила поперек его бедер.

На вторую ночь она была менее ненасытной. Не держала и не обнимала его так сильно, как до этого. Видимо, уже не боялась, что сбежит под утро.

– Ты задумался. Твое лицо стало мужественным и суровым. Повод?

– Обдумываю… Хмм… Естественность наших отношений.

– Что-что?

– Я же сказал. Естественность.

– Ты, кажется, использовал слово «отношения»? Воистину поражает глубина значений этого понятия. Впридачу постигла тебя, как я слышу, посткоитальная депрессия. Да, это и в самом деле естественное состояние, касается всех приматов. У меня, ведьмак, тоже как раз странная слезка в глазу кружится… Ну не хмурься, не хмурься. Я пошутила.

– Ты меня приманила… Как самца.

– Ты о чем?

– Ты меня приманила. Как насекомое. Фрезиево-абрикосово-магическими феромонами.

– Ты серьезно?

– Не злись. Пожалуйста, Коралл.

– Я не злюсь. Напротив. Подумав, должна признать, что ты прав. Да, это естественность, натурализм в чистом виде. Вот только совсем наоборот. Это ты меня приворожил и соблазнил. С первого взгляда. Исполнил передо мной брачный танец самца, очень натуралистично и анималистично. Подскакивал, топал, хвост распускал…

– Неправда.

– …хвост распускал и крыльями бил, словно тетерев. Кукарекал и квохтал…

– Не квохтал я.

– Квохтал.

– Нет.

– Да. Обними меня.

– Коралл?

– Что?

– Литта Нейд… Это ведь тоже не твое настоящее имя, правда?

– Мое настоящее было неудобно использовать.

– В смысле?

– А вот скажи быстро: Астрид Литтнейд Асгейр-рфиннбьёрнсдоттир.

– Понимаю.

– Сомневаюсь.

– Коралл?

– А?

– А Мозаик? Откуда ее прозвище?

– Знаешь, ведьмак, чего я не люблю? Вопросов о других женщинах. И уж особенно, когда спрашивающий как раз со мной в постели. И выпытывает, вместо того чтоб сосредоточиться на том, на чем сейчас лежит его ладонь. Ты бы не решился на что-то подобное в постели с Йеннифэр.

– А я не люблю, когда называют некоторые имена. Особенно в тот момент, когда…

– Мне перестать?

– Этого я не сказал.

Коралл поцеловала его в плечо.

– Когда она попала в школу, ее звали Аик, родового имени не помню. Мало того, что имя странное, так она еще страдала нехваткой пигмента кожи. Вся щека у нее была в светлых заплатках, это и впрямь выглядело как мозаика. Понятно, что ее вылечили сразу, уже после первого семестра, у чародейки не может быть никаких дефектов. Но прозвище, изначально злое, прилипло к ней. И быстро перестало быть злым. Она сама его полюбила. Но хватит о ней. Говори со мной и обо мне. Ну, давай.

– Что давай?

– Говори обо мне. О том, какая я. Красивая, правда? Ну, скажи!

– Красивая. Рыжая. И веснушчатая.

– Я не веснушчатая. Удалила все веснушки с помощью магии.

– Не все. О некоторых забыла. А я их углядел.

– Где это… А. Ну да. Правда. Ну значит, я веснушчатая. И какая я еще?

– Сладкая.

– Что?

– Сладкая. Как вафелька с медом.

– Издеваешься надо мной?

– Взгляни на меня. В мои глаза. Видишь в них хоть тень обмана?

– Нет. И это меня больше всего беспокоит.

– Присядь на край кровати.

– Зачем?

– Хочу тебя отблагодарить.

– Прости?

– За веснушки, которые ты углядел там, где углядел. За приложенные усилия и тщательные… исследования. Хочу ответить и отблагодарить. Можно?

– Конечно, без сомнения.

У виллы чародейки, как и почти у всех вилл в этой части города, имелась своя терраса, с которой открывался вид на море. Литта любила сидеть там и часами наблюдать за кораблями на рейде, для чего у нее была солидных размеров подзорная труба на штативе. Геральт скорее не разделял ее увлечения морем и тем, что по нему плавает, но любил составлять ей компанию на террасе. Садился близко, сразу за ней, лицом почти касаясь ее рыжих локонов, наслаждаясь запахом фрезии и абрикоса.

– Вон тот галеон, что бросает якорь, взгляни, – показывала Коралл. – На флаге синий крест, это «Гордость Цинтры», наверняка маршрутом на Ковир. А вон та когга – это «Алке» из Цидариса, скорее всего грузится кожами. А там «Тетида», здешний грузовой хольк, вместимость двести ластов – шесть тысяч бушелей по-сухопутному, каботажный, ходит между Кераком и Настрогом. А там, глянь, как раз входит на рейд новиградская шхуна, «Пандора Парви», прекрасный, прекрасный корабль. Взгляни в окуляр. Увидишь…

– Я и без подзорной трубы вижу. Я же мутант.

– А, действительно. Я забыла. О, а вон там галера, это «Фуксия», тридцать два весла, может взять на борт четыреста ластов груза. А тот стройный трехмачтовый галеон – это «Вертиго», пришел из Лан Эксетера. А дальше, с бордовым флагом, это реданийский галеон «Альбатрос», три мачты, сто двадцать футов от форштевня до ахтерштевня… А вон там, смотри, смотри, ставит паруса и выходит в море почтовый клипер, «Эхо», я знаю его капитана, он постоянный гость у Равенги, когда тут швартуется. А дальше, гляди, под всеми парусами идет галеон из Повисса…

Ведьмак отбросил волосы со спины Литты. Медленно, один за другим, расстегнул крючки, стянул платье с плеч чародейки. Затем полностью посвятил внимание и ладони паре галеонов под всеми парусами. Галеонов, равных которым не найти было на всех морских трассах, рейдах, в портах и реестрах адмиралтейств.

Литта не протестовала. И не отрывала глаз от окуляра трубы.

– Ты ведешь себя, – сказала она в какой-то момент, – как пятнадцатилетний подросток. Будто в первый раз их видишь.

– Для меня всегда первый раз, – сознался он неохотно. – А пятнадцатилетним подростком на самом деле побывать мне не довелось.

– Я родом из Скеллиге, – сказала она ему позже, уже в постели. – Море у меня в крови. И люблю его.

– Иногда я мечтаю, – продолжила она, поскольку он молчал, – выйти в море. Совсем одной. Поставить парус и выйти в море… Далеко-далеко, за горизонт. Чтобы вокруг только вода и небо. Чтобы обрызгала меня соленая пена волн, а ветер трепал волосы настоящей мужской лаской. А я одна, совершенно одна, бесконечно одна среди чуждой и враждебной мне стихии. Одиночество среди моря чуждости. Не мечтаешь о нем?

«Нет, не мечтаю, – подумал он. – Для меня это повседневность».

Пришел день летнего солнцестояния, а за ним магическая ночь, самая короткая в году, когда в лесах цвел папоротник, а девушки, натершись ужовником, танцевали на мокрых от росы полянах. Ночь, короткая, как мгновение ока. Ночь безумная и светлая от молний.

Наутро после солнцестояния он проснулся один. На кухне ждал завтрак. И не только завтрак.

– Добрый день, Мозаик. Отличная погода, правда? А где Литта?

– У тебя сегодня выходной, – ответила она, не глядя на него. – Моя несравненная наставница сегодня вся в работе. Допоздна. За то время, что она посвятила… удовольствиям, накопилось множество пациенток.

– Пациенток.

– Она лечит бесплодие. И другие женские болезни. Ты не знал? Ну вот теперь знаешь. Хорошего дня.

– Обожди, не уходи пока. Я бы хотел…

– Не знаю, чего ты бы хотел, – прервала она. – Но это наверняка плохая идея. Лучше, чтобы ты со мной совсем не разговаривал. Сделал вид, что меня вообще не существует.

– Коралл больше не причинит тебе зла, я ручаюсь. Да ее и нет здесь, она нас не видит.

– Она видит все, что хочет увидеть, для этого ей достаточно нескольких заклинаний и артефакта. И не обманывай себя, будто имеешь на нее какое-то влияние. Для этого нужно кое-что большее, чем… – движением головы она указала на спальню. – Прошу тебя, не упоминай при ней моего имени. Даже мимоходом. Потому что она мне это припомнит. Пусть даже через год, но припомнит.

– Если она так к тебе относится… Ты не можешь просто уйти?

– Куда? – вспыхнула она. – На ткацкую фабрику? В подмастерья к портному? Или сразу в публичный дом? У меня нет никого. Я никто. И буду никем. Только она может это изменить. Я вынесу все… Но не надо добавлять, если можешь.

– В городе, – взглянула она на него после паузы, – я повстречала твоего дружка. Поэта того, Лютика. Он про тебя спрашивал. Беспокоился.

– Ты его успокоила? Объяснила, что я в безопасности? Что мне ничто не угрожает?

– Чего ради мне врать?

– Прости, что?

– Ты здесь не в безопасности. Ты здесь, с ней, из-за обиды на ту. Даже когда ты близко с ней, думаешь только о той. Она знает об этом. Но играет в эту игру, потому что ее это забавляет, а ты прекрасно изображаешь, ты чертовски убедителен. Но ты не задумывался о том, что случится, когда ты выдашь себя?

– Сегодня снова ночуешь у нее?

– Снова, – подтвердил Геральт.

– Это ведь уже неделя, знаешь?

– Четыре дня.

Лютик провел пальцами по струнам лютни в эффектном глиссандо. Огляделся по корчме. Сделал хороший глоток из кружки, вытер с носа пену.

– Знаю, что это не мое дело, – сказал он, необычно для себя отчетливо и твердо. – Знаю, что я не должен вмешиваться. Знаю, ты не любишь, когда вмешиваются. Но некоторые вещи, друг мой Геральт, нельзя обходить молчанием. Коралл, если хочешь знать мое мнение, принадлежит к таким женщинам, которые постоянно и на видном месте должны носить предостерегающие знаки. С надписью «Смотреть, но не прикасаться». Знаешь, как в зоопарке вешают на террариум с гремучими змеями.

– Знаю.

– Она играет с тобой и забавляется тобой.

– Знаю.

– А ты же просто-напросто отходишь после Йеннифэр, о которой не можешь забыть.

– Знаю.

– Так почему же…

– Не знаю.

Вечерами они ходили гулять. Иногда в парк, иногда на холм, возвышающийся над портом, иногда просто прогуливались по Коренному Рынку.

Посетили вместе аустерию «Natura Rerum». Несколько раз. Фебус Равенга был вне себя от радости, по его приказанию официанты только что не облизывали их. Геральт наконец узнал вкус тюрбо в чернилах каракатицы. А потом гусиных окорочков в белом вине и телячьей голяшки в овощах. Лишь сначала – и совсем недолго – ему мешал надоедливый и демонстративный интерес других посетителей зала. Потом по примеру Литты начал им пренебрегать. Вино из местных подвалов весьма в этом помогало.

Потом возвращались на виллу. Коралл сбрасывала платье еще в прихожей; полностью обнаженная, шла в спальню.

Он шел за ней. И смотрел. Обожал смотреть на нее.

– Коралл?

– Что?

– Молва гласит, что ты всегда можешь видеть то, что хочешь увидеть. Что тебе достаточно для этого нескольких заклятий и артефакта.

– Молве, – она приподнялась на локте и заглянула ему в глаза, – надо будет, похоже, снова какой-нибудь сустав вывернуть. Это должно отучить молву трепать языком.

– Я очень тебя прошу…

– Я пошутила, – отрезала чародейка. В ее голосе не было ни следа веселья.

– А что конкретно, – продолжала она, когда он умолк, – ты хотел бы увидеть? Или вынюхать? Сколько будешь жить? Когда и как умрешь? Какой конь выиграет Большую Третогорскую? Кого коллегия выборщиков изберет иерархом Новиграда? С кем сейчас Йеннифэр?

– Литта.

– Так зачем тебе это, можно узнать?

Он рассказал ей о краже мечей.

Блеснуло. И вскоре с грохотом прокатился гром.

Фонтан тихонько журчал, бассейн пах мокрым камнем. Мраморная девочка окаменела в танцевальной позе, мокрая и блестящая.

– Фонтан со статуэткой, – поспешила объяснить Коралл, – не служат доказательством моей любви к претенциозной дешевке, равно как и моей податливости к высокомерной моде. Они служат более конкретным целям. Статуэтка изображает меня. В миниатюре. Когда мне было двенадцать лет.

– Кто бы тогда мог предположить, что с возрастом ты так похорошеешь.

– Это крепко связанный со мной магический артефакт. Фонтан же, а точнее, вода, служит мне для ворожбы. Полагаю, ты знаешь, что это такое, и на чем основана ворожба?

– В общих чертах.

– Кража твоего оружия произошла около десяти дней назад. Для исследования и анализа прошедших событий, даже очень давно прошедших, лучше всего и надежнее всего подходит онейромантия. Но для этого нужен достаточно редкий талант сновидца, которым я не обладаю. Сортилегия, она же клеромантия, тоже нам скорее всего не поможет, равно как и пиромантия с аэромантией, которые эффективны скорее для прослеживания судеб людей, при условии наличия чего-то, принадлежавшего этим людям… волос, ногтей, деталей одежды и тому подобного. К предметам, в нашем случае мечам, это применить не удастся. – А потому, – Литта смахнула с лица рыжую прядь, – нам остается дивинация, она же ворожба или прорицание. Как ты наверняка знаешь, с ее помощью удается видеть и предсказывать будущие события. Стихии помогут нам, ибо наступил воистину сезон гроз. Мы совместим дивинацию с кераноскопией, гаданием по грому и молнии. Подойди ближе. Возьми меня за руку и не отпускай. Наклонись и всматривайся в воду, но ни в коем случае ее не касайся. Концентрируйся. Думай о своих мечах! Интенсивно думай о них!

Он слышал, как чародейка проговаривает заклинание. Вода в бассейне реагировала, с каждой произнесенной фразой пенясь и волнуясь все сильней. Со дна начали подниматься огромные пузыри.

Наконец вода разгладилась и помутнела. А потом полностью прояснилась.

Из глубины смотрят темные фиалковые глаза. Локоны цвета воронова крыла ниспадают на плечи, блестят, отражая свет, словно павлиньи перья, вьются и волнуются при каждом движении…

– О мечах, – напомнила Коралл негромко и ядовито. – О мечах ты должен был думать.

Вода закружилась, черноволосая и фиалковоокая женщина растаяла в водовороте. Геральт тихо вздохнул.

– О мечах, – прошипела Литта. – Не о ней!

Чародейка произнесла заклинание под блеск очередной молнии. Статуэтка в фонтане разгорелась молочным блеском, а вода вновь успокоилась и очистилась. И тогда он увидел.

Свой меч. Касающиеся его ладони. Перстни на пальцах.

…из метеоритного железа. Прекрасно сбалансированный, вес клинка идеально равен весу рукояти…

Второй меч. Серебряный. Те же самые ладони.

…стальной сердечник, окованный серебром… По всей длине клинка рунные знаки…

– Я вижу их, – шепнул он громко, сжимая ладонь Литты. – Вижу свои мечи… На самом деле…

– Молчи, – она ответила еще более сильным пожатием. – Молчи и концентрируйся.

Мечи исчезли. Вместо них он увидел темный лес. Каменный ландшафт. Скалы. Одна из скал, огромная, превосходящая остальные, высокая и стройная… Необычной формы, в которую ее огранили ветра…

Коротко пенится вода.

Седоватый мужчина с благородными чертами лица, в черном бархатном камзоле и золотом, в блестках, жилете; обеими руками опирается о трибуну красного дерева. «Лот номер десять, – объявляет он громко. – Абсолютный уникум, невероятная находка, два ведьмачьих меча…»

Крупный черный кот крутится на месте, пытается достать лапкой качающийся над ним медальон на цепочке. На золотом овале медальона эмалью лазоревый дельфин nageant.

Река течет среди деревьев, под балдахином ветвей и свешивающихся над водой сучьев. На одном суку неподвижно стоит женщина в длинном обтягивающем платье.

Вода коротко вспенилась и почти сразу же вновь разгладилась.

Он видел море трав, бесконечную, до горизонта, равнину. Видел ее сверху, словно бы с птичьего полета… Или с вершины холма. Холма, по склону которого сходила вереница неясных силуэтов. Когда они поворачивали головы, становились видны неподвижные лица, невидящие мертвые глаза. Они мертвы, вдруг понял он. Это поход трупов…

Пальцы Литты вновь стиснули его ладонь. С силой плоскогубцев.

Блеснуло. Внезапный порыв ветра рванул их волосы. Вода в бассейне забурлила, закипела, покрылась пеной, встала волной, высокой, как стена. И рухнула прямо на них. Оба они отскочили от фонтана, Коралл споткнулась, он поддержал ее. Грохнул гром.

Чародейка выкрикнула заклинание, махнула рукой. Во всем доме зажегся свет.

Вода в бассейне, только что ревущий водоворот, была теперь гладкой и спокойной, лишь лениво брызгающая струйка фонтана чуть шевелила ее. А на них, хоть и залитых мгновение назад настоящей приливной волной, не было даже капли.

Геральт тяжело выдохнул. Встал.

– Это, в конце… – буркнул он, помогая встать чародейке. – Этот последний образ… Холм и вереница… людей… Я не узнал… Не имею понятия, что это могло бы быть…

– Я тоже нет, – ответила она чужим голосом. – Но это было и не твое видение. Этот образ был предназначен для меня. Тоже представления не имею, что он мог бы означать. Но у меня такое чувство, что ничего хорошего.

Гром становился все тише. Гроза уходила. Вглубь суши.

– Шарлатанство вся эта ворожба, – повторил Лютик, подкручивая колки лютни. – Жульнические картинки для наивных. Сила внушения, ничего более. Ты думал о мечах, ну так и увидел мечи. Что ты там еще будто бы видел? Поход трупов? Страшную волну? Скалу странной формы? Какой хоть именно?

– Что-то вроде огромного ключа, – призадумался ведьмак. – Или два с половиной геральдических креста…

Трубадур поразмыслил немного. А потом намочил палец в пиве. И начертил что-то прямо на столе.

– Похоже на это?

– Ха. И даже очень.

– Да чтоб меня! – Лютик дернул струны, привлекая внимание всей корчмы. – Да провалиться мне на месте! Ха-ха, дружище Геральт! Сколько ж раз ты вытаскивал меня из проблем? Сколько раз выручал? Оказывал услугу? Да не счесть! Ну, теперь моя очередь. При моей, возможно, помощи вернешь свои знаменитые мечи!

– Хм?

Лютик встал.

– Госпожа Литта Нейд, твоя новейшая пассия, которой настоящим возвращаю честь именоваться выдающейся ворожеей и несравненной ясновидицей, при помощи дивинации своей способом однозначным, ясным и не будящим никаких сомнений указала место, которое я знаю. Идем к Феррану. Прямо сейчас. Пусть через свои тайные каналы обеспечит нам аудиенцию. И выдаст пропуск на то, чтобы покинуть город, через служебные ворота, чтобы избежать конфликта с теми гетерами из кордегардии. Отправимся на небольшую экскурсию. Небольшую и в целом недалекую.

– Куда?

– Я узнал скалу из твоего видения. По науке это называется «карстовый останец». А местные жители зовут ее Грифом. Очень примечательное место, практически дорожный указатель к месту жительства персоны, которая действительно может кое-что знать о твоих мечах. Место, куда мы собираемся, зовется Равелин. Говорит это тебе что-нибудь?

Не одна только его выделка, не одно лишь мастерство ремесленника такую ценность мечу ведьмачьему придает. Подобно загадочным эльфийским, а также и гномьим клинкам, коих секрет навсегда утерян, меч ведьмачий тайной силой связан с рукою и сознанием ведьмака, что им владеет. И как раз благодаря арканам магии той изрядно против Темных Сил он успешен.

Пандольфо Фортегерра. «Трактат о холодном оружии»

Расскажу вам один секрет. О ведьмачьих мечах. Вранье это, что в них есть какая-то тайная сила. И что якобы они такое великолепное оружие, что будто лучше них не бывает. Это все фикция, выдумки для отвода глаз. Знаю это из абсолютно достоверного источника.

Лютик. «Полвека поэзии»

Глава восьмая

Скалу под названием Гриф они узнали сразу, была видна уже издалека.

Место, куда они направлялись, располагалось примерно на половине дороги между Кераком и Цидарисом, чуть в стороне от связывающего два города тракта, вьющегося меж лесов и скалистых пустошей. Дорога заняла у них некоторое время; коротали его за болтовней. В основном в исполнении Лютика.

– Крестьянская молва бает, – сказал поэт, – что мечи, которые используют ведьмаки, имеют магические свойства. Если даже оставить выдумки о половой слабости, в этом должно что-то быть. Ваши мечи – не простые мечи. Есть у тебя что сказать на это?

Геральт придержал кобылу. Застоявшейся в конюшне Плотве то и дело хотелось удариться в галоп.

– А как же, есть. Наши мечи – не простые мечи.

– Говорят еще, – Лютик сделал вид, что не услышал насмешки, – что магическая сила вашего ведьмачьего оружия, губительная для чудищ, с которыми вы сражаетесь, заключена в стали, из которой откованы мечи. Из самого сырья, то бишь из руд, что происходят от падающих с неба метеоритов. Но как же так? Ведь в метеоритах нет магии, они природное явление, объясненное наукой. Так откуда ж эта якобы магия?

Геральт глянул на небо, что темнело на севере. Похоже было на то, что идет очередная гроза. И что придется вымокнуть.

– Если я верно помню, – ответил он вопросом, – ты ведь изучал все семь вольных искусств?

– И диплом получил с отличием, summa cum laude.

– Квадривиум[11] включает в себя астрономию; в рамках ее курса ты слушал лекции профессора Линденброга?

– Старого Линденброга, по кличке Огарок? – засмеялся Лютик. – Конечно! Как сейчас вижу его перед глазами, как он чешет свою задницу и тычет указкой в карты и глобусы, монотонно бубня. Sphera Mundi, ээээ, subdividitur на четыре Стихийных Плана: План Земли, План Воды, План Воздуха и План Огня. Земля вместе с Водой формируют земной шар, который со всех сторон, ээээ, окружает Воздух, или Aer. Над Воздухом, ээээ, простирается Aether, Огненный Воздух, или же Огонь. Над Огнем же находятся Тонкие Небеса Сидерические, Firmamentum природы сферической. На оном фирмаменте же расположены Erratica Sydera, звезды блуждающие. И Fixa Sidera, звезды неподвижные…

– Не знаю, – хмыкнул Геральт, – чему больше восхищаться, таланту обезьянничать или памяти. Однако, возвращаясь к интересующему нас вопросу: метеориты, которые наш добрый Огарок называл, если не путаю, Sydera Cadens, звезды падающие. Срываются они с небосвода и летят вниз, чтобы зарыться в нашу старую добрую землю. По дороге же они пронзают все остальные планы, или плоскости стихий, а равно и парастихий, ибо таковые тоже вроде бы существуют. Стихии и парастихии насыщены, как известно, мощной энергией, источником любой магии и сверхъестественной силы, а пронзающий их метеорит эту энергию поглощает и сохраняет. Сталь, что выплавляется из метеоритов, а также и клинок, что можно из такой стали выковать, силу стихий в себе содержит. Сталь магична. И меч тоже магичен. Quod erat demonstrandum, что и требовалось доказать. Понял?

– Само собой.

– А теперь забудь. Ибо все это чушь.

– Что?

– Чушь. Вымысел. Метеориты под каждым кустом не валяются. Больше половины мечей, которые используют ведьмаки, сработаны из стали, выплавленной из обычных магнетитовых руд. У меня самого такие были. Они ничем не хуже тех, что из упавших с неба и пронзивших стихии сидеритов. Нет абсолютно никакой разницы. Но оставь это для себя, Лютик, очень тебя прошу. Не говори об этом никому.

– Как это? Я должен молчать? Ты не можешь этого требовать! Какой смысл что-то знать, если нельзя похвастаться своим знанием?

– Я прошу тебя. Предпочитаю, чтоб меня воспринимали как сверхъестественное существо, вооруженное сверхъестественным оружием. Таким меня и нанимают, такому и платят. Стать обычным – значит, стать никаким, никем, а никто стоит дешево. Потому и прошу тебя, рот на замок. Обещаешь?

– Ну что с тобой делать. Обещаю.

Скалу под названием Гриф они узнали сразу, была видна уже издалека.

И впрямь, при некоторой фантазии в ней можно было увидеть сидящую на длинной шее голову грифа. Однако больше – как заметил Лютик – она напоминала гриф лютни или иного струнного инструмента.

Гриф, как оказалось, был останцем, доминирующим над гигантским плато выветривания. Плато это – Геральт припомнил рассказы – называли Эльфийской Крепостью по причине довольно правильной формы, намекавшей на руины древнего строения, со стенами, башнями, бастионами и всем прочим. Однако никакой крепости, эльфийской или чьей-то иной, здесь не было никогда, а формы выветривания были делом рук природы, и, надо заметить, завораживающим.

– Там, внизу, – указал Лютик, поднимаясь в стременах. – Видишь? Это и есть наша цель, Равелин.

И это название было исключительно удачным, карстовые останцы образовывали удивительно правильный контур огромного треугольника, выдвинутого Эльфийской Крепостью словно бастион. Внутри этого треугольника возвышалось строение, напоминавшее форт. Окруженное чем-то, напоминавшим огражденный и укрепленный лагерь.

Геральт припомнил себе многочисленные слухи о Равелине. И о той персоне, что в Равелине имела резиденцию.

Они свернули с тракта.

За первую ограду вело несколько входов, каждый из которых охранялся вооруженными до зубов стражниками; по пестрой и разнородной одежде нетрудно было определить, что это наемники. Их задержал первый же пост. Хотя Лютик и ссылался на назначенную аудиенцию, а также доходчиво подчеркивал хорошие отношения с начальством, им было велено сойти с коней и ждать. Довольно долго. Геральт начал уже понемногу терять терпение, когда наконец появился верзила с внешностью каторжника, велевший им следовать за ним. Быстро оказалось, что верзила ведет их кружным путем, к тыльной стороне комплекса, из центра которого доносился шум голосов и звуки музыки.

Миновали мостик. Сразу за ним лежал человек, в полубессознательном состоянии водящий вокруг себя руками. Лицо его было окровавленным и таким опухшим, что глаз почти не было видно. Он тяжело дышал, с каждым выдохом пуская из носа кровавые пузыри. Ведущий их верзила не уделил лежащему никакого внимания, посему и Геральт с Лютиком сделали вид, что ничего не видят. Они находились на территории, где не следовало проявлять излишнего любопытства. В дела Равелина не следовало совать нос – как говорили, в Равелине сунутый нос быстро расстается со своим хозяином и остается там, куда его сунули.

Верзила вел их через кухню, по которой, как угорелые, метались повара. Кипели котлы, в которых, как заметил Геральт, варились омары, лангусты и крабы. В кадках вились угри и мурены, тушились в больших горшках мидии и другие моллюски. На огромных сковородах скворчало разнообразное мясо. Слуги подхватывали нагруженные готовой едой подносы и тазы, чтобы скрыться с ними в коридорах.

Следующие помещения, для разнообразия, заполняли запахи женских духов и косметики. Перед рядом зеркал, неустанно треща между собой, наводили красоту десятка полтора женщин в разных стадиях неодетости, включая и полную. Здесь также Геральт и Лютик сохраняли каменные лица и не позволили своим глазам излишне разбежаться.

В очередном помещении их подвергли тщательному досмотру. Проводившие досмотр лица были серьезными на вид, профессиональными в манерах и решительными в действиях. Кинжал Геральта был конфискован. У Лютика, который отродясь никакого оружия не носил, отобрали гребень и штопор. Зато – хорошенько подумав – оставили лютню.

– Перед преподобным стоят стулья, – под конец им в приказном порядке объяснили этикет. – На стулья сесть. Сидеть и не вставать, пока преподобный не прикажет. Не прерывать, когда преподобный говорит. Не говорить, пока преподобный не даст знак, что можно. А теперь войти. В эти двери.

– Преподобный? – вполголоса переспросил Геральт у спутника.

– Он когда-то был священником, – так же тихо ответил поэт. – Но не бойся, навыков там не набрал. Подчиненные должны его как-то титуловать, а он терпеть не может обращения «шеф». Мы его титуловать не обязаны.

Когда они вошли, дорогу им тут же преградило нечто. Нечто было огромным, как гора, и интенсивно воняло мускусом.

– Привет, Микита, – поздоровался с горой Лютик.

Гигант по имена Микита, очевидно, личный охранник преподобного шефа, был метисом, результатом скрещивания огра и краснолюда. Получился лысый краснолюд ростом далеко за два метра, абсолютно без шеи, с кучерявой бородой, торчащими, как у секача, зубами, и руками буквально до колен. Такие гибриды встречались весьма редко, считалось, что виды генетически слишком разные – а значит, нечто, подобное Миките, не могло возникнуть естественным путем. Тут не обошлось без помощи исключительно сильной магии. Магии, между прочим, запрещенной. Ходили, однако, слухи о том, что многие чародеи этим запретом пренебрегают. Геральт собственными глазами только что удостоверился в правдивости этих слухов.

Согласно с обязательным тут протоколом, они уселись на двух плетеных стульях. Геральт огляделся. В самом дальнем углу комнаты, на большом шезлонге, две скудно одетые барышни занимались друг другом. К ним присматривался, одновременно кормя пса, маленький, незаметный, сгорбленный и безликий мужчина в свободной, цветисто вышитой сутане и феске с кисточкой. Накормив пса последним кусочком омара, мужчина вытер руки и обернулся.

– Привет, Лютик, – сказал он, усаживаясь перед ними на некое подобие плетеного трона. – Мое почтение, господин Геральт из Ривии.

Преподобный Пирал Пратт, считающийся – не без оснований – главой организованной преступности целого региона, выглядел как отставной купец-галантерейщик. На пикнике отставных купцов-галантерейщиков не бросался бы в глаза и не казался бы кем-то чуждым профессии. По крайней мере, на расстоянии. А вот если рассматривать вблизи, то у Пирала Пратта можно было заметить то, чего не бывало у купцов-галантерейщиков. Старый и побледневший шрам на скуле, след от удара ножом. Нехорошую и ничего доброго не предвещающую гримасу узких губ. Светлые желтоватые глаза, неподвижные, словно у питона.

Молчание затянулось. Откуда-то из-за стены долетала музыка, были слышны голоса.

– Рад видеть и приветствую вас обоих, – наконец сказал Пирал Пратт. В его голосе была явственно слышна старая и немеркнущая любовь к дешевым и скверно очищенным спиртным напиткам.

– Особенно рад приветствовать тебя, бард. – Преподобный усмехнулся Лютику. – Мы не виделись со свадьбы моей внучки, которую ты почтил своим выступлением. А я как раз думал о тебе, ибо очередной моей внучке что-то замуж невтерпеж. Надеюсь, по старой дружбе и на сей раз не откажешь. А? Споешь на свадьбе? Не нужно будет тебя просить так долго, как в прошлый раз? Не придется тебя… убеждать?

– Спою, спою, – поспешил заверить Лютик, слегка побледнев.

– А сегодня, – продолжал Пратт, – ты заскочил справиться о моем здоровье, я так полагаю? Так вот, жопа у меня со здоровьем.

Лютик и Геральт промолчали. Огрокраснолюд вонял мускусом. Пирал Пратт тяжело вздохнул.

– Я тут заработал, – сообщил он, – язву желудка и анорексию, так что гастрономические утехи уже не для меня. Да плюс у меня определили больную печень и запретили спиртное. Вдобавок мучает позвоночник, и шейный отдел, и поясничный, поэтому ни охотой, ни другими экстремальными развлечениями тоже заняться уже не могу. Лекарства и сеансы лечения стоят бешеных денег, а раньше я их тратил на азартные игры. Ну дудка моя ладно, скажем, встает еще, но сколько ж трудов надо приложить, чтоб встала! Надоест раньше, чем порадует… Так что ж мне остается? А?

– Политика?

Пирал Пратт расхохотался так, что даже кисточка у фески запрыгала.

– Браво, Лютик. Как всегда, в самую точку. Политика, о да, теперь как раз для меня. Сперва, конечно, не хотел я этим мараться. Думал, лучше займусь развратом, инвестирую в публичные дома. Крутился я среди политиков и со многими знаком, и полностью уверен, что лучше иметь дело со шлюхами, потому что у шлюх есть хотя бы какая-то своя честь и какие-никакие принципы. С другой стороны, впрочем, из борделя потрудней править, чем из ратуши. А править-то хотелось бы. Как говорится, коль не всем светом, так хоть поветом[12]. Все по старой поговорке, с волками жить – по-волчьи выть…

Он прервался, взглянул на шезлонг, вытягивая шею.

– Не лениться, девочки! – крикнул он. – Не притворяться! Больше, больше страсти! Хммм… На чем это я остановился?

– На политике.

– Ну да. Но политика политикой, а у тебя, ведьмак, украли твои прославленные мечи. Не по этому ли поводу имею честь тебя видеть?

– Так и есть, именно по этому.

– Украли мечи, – покачал головой Пратт. – Болезненная потеря, я полагаю? Да, очевидно, что болезненная. И невосполнимая. Ха, я завсегда говорил, что в Кераке вор на воре. Люд тамошний, только глазом моргни, украдет все, дело известное. Что гвоздями крепко не прибито. А на случай, если попадутся вещи прибитые, у них всегда при себе гвоздодеры.

– Следствие, надеюсь, ведется? – продолжил он после паузы. – Ферран де Леттенхоф работает? Взгляните, однако же, правде в глаза, господа. Со стороны Феррана чудес ожидать не стоит. Без обиды, Лютик, но твой родственник был бы лучшим бухгалтером, чем следователем. У него же одни только книжки, кодексы, параграфы, уставы, ну и эти его улики, улики и еще раз улики. Как в той притче про козу и капусту. Не знаете? Закрыли как-то раз козу в хлеву с кочаном капусты. Утром капусты ни следа, а коза срет зеленым. Но улик нет, и свидетелей нет, так что дело закрыто, causa finita. Не хочу накаркать, ведьмак Геральт, но дело о краже твоих мечей может иметь такой же конец.

Геральт не отозвался и на этот раз.

– Первый меч, – Пирал Пратт потер подбородок пальцами в перстнях, – стальной. Сталь сидеритовая, происхождение руды метеоритное. Откован в Махакаме, в оружейных мастерских у краснолюдов. Полная длина сорок с половиной дюймов, из них длина самого клинка двадцать семь с четвертью. Великолепный баланс, вес клинка идеально равен весу рукояти, все оружие весит точно менее сорока унций. Исполнение рукояти и гарды простое, но элегантное.

– И второй меч, такой же длины и веса, серебряный. Разумеется, частично. Стальной стержень окован серебром, из стали также режущие кромки; чистое серебро слишком мягкое, чтобы как следует его заточить. На гарде и по всей длине клинка рунные знаки и иероглифы, каковые мои эксперты сочли невозможными для прочтения, но без сомнения магическими.

– Абсолютно точное описание. – Лицо Геральта оставалось каменным. – Словно бы ты своими глазами мечи видел.

– Так я и видел. Мне их принесли и предложили купить. Представляющий интересы нынешнего владельца посредник, человек с незапятнанной репутацией и лично мне известный, ручался, что мечи приобретены легально, и что происходят из раскопок в Фен Карне, древнем некрополе в Соддене. В Фен Карне действительно откопано без числа кладов и артефактов, так что в принципе не было поводов подвергать сомнению достоверность. У меня, тем не менее, возникли подозрения. И я не купил мечей. Слушаешь меня, ведьмак?

– Предельно внимательно. Жду выводов. И подробностей.

– Вывод будет такой: ты мне, я тебе. Подробности не бесплатные. На этой информации есть ярлычок с ценой.

– Ну, знаешь… – вспыхнул Лютик. – Я к тебе по старой дружбе, с товарищем в беде…

– Коммерция такое дело, – прервал его Пирал Пратт. – Я сказал, информация, которой я располагаю, имеет свою цену. Хочешь узнать судьбу своих мечей, ведьмак из Ривии, придется заплатить.

– Какая же цена стоит на ярлычке?

Пратт вытащил из-под мантии крупную золотую монету и вручил ее Миките. Тот без видимого усилия сломал ее в пальцах, словно печенье. Геральт покачал головой.

– Банальность на уровне ярмарочного представления, – процедил он. – Ты вручишь мне половину монеты, а кто-то и когда-то, может быть, даже через несколько лет, появится с другой половиной и потребует исполнить его пожелание. Которое я буду должен исполнить безусловно. Не пойдет. Если цена именно такова, то сделки не будет. Causa finita. Идем, Лютик.

– Разве тебе не нужно вернуть мечи?

– Не до такой степени.

– Ну, я подозревал. Но проверить стоило. Я сделаю другое предложение. И на этот раз ты его не отвергнешь.

– Идем, Лютик.

– Ты выйдешь, – Пратт указал движением головы, – но другими дверями. Вон теми. Сперва раздевшись. В одних подштанниках.

Геральту казалось, что он контролирует выражение своего лица. Видимо, казалось ошибочно, поскольку метис-охранник внезапно предостерегающе зарычал и шагнул к нему, поднимая лапы и смердя вдвойне от прежнего.

– Это издевательство какое-то, – громко заявил Лютик, рядом с ведьмаком как всегда отважный и болтливый. – Ты глумишься над нами, Пирал. Поэтому сейчас мы попрощаемся и выйдем. И причем через ту же дверь, в которую вошли. Не забывай, кто я! Ухожу!

– Это вряд ли, – покачал головой Пирал Пратт. – То, что ты не больно умный, мы уже когда-то определили. Но на то, чтоб сейчас не пытаться уйти, у тебя ума хватит.

Чтобы подчеркнуть значимость слов шефа, метис-охранник показал им сжатый кулак. Размером с арбуз. Геральт молчал. Он уже давно присматривался к гиганту, выискивая на нем место для пинка. Ибо похоже было на то, что без пинков не обойтись.

– Ну ладно, – Пратт жестом успокоил охранника. – Я немного уступлю, выражу добрую волю и пойду на компромисс. Здесь сегодня собралась вся местная элита, промышленная, торговая и финансовая; политики, аристократы, духовенство и даже принц один, инкогнито. Я им пообещал спектакль, которого они не видели, а ведьмака в подштанниках они не видели совершенно точно. Но ладно, пускай, уступлю чуточку: выйдешь голым до пояса. Взамен получишь обещанную информацию. Причем прямо сейчас. Кроме того, в качестве бонуса…

Пирал Пратт поднял со стола листок бумаги.

– В качестве бонуса двести новиградских крон. На ведьмачий пенсионный фонд. Прошу, вот чек на предъявителя, на банк Джанкарди, можно обналичить в любом их филиале. Что ты на это скажешь?

– Зачем ты спрашиваешь? – прищурился Геральт. – Ты ведь, кажется, дал уже понять, что отказаться я не могу.

– Это тебе правильно кажется. Я же сказал, что это предложение ты не отвергнешь. Но оно, полагаю, обоюдовыгодное.

– Бери чек, Лютик. – Геральт расстегнул и снял куртку. – Говори, Пратт.

– Не делай этого. – Лютик побледнел еще сильнее. – Ты же не знаешь, что тебя ждет там, за той дверью!

– Говори, Пратт.

– Как я уже сообщил, – преподобный развалился на своем троне, – я отказал посреднику в покупке мечей. Но поскольку, как я уже говорил, личность эта хорошо мне знакомая и доверенная, предложил взамен другой, весьма выгодный способ их реализации. Посоветовал, чтобы текущий владелец мечей выставил их на аукцион. В аукционном доме братьев Борсоди, в Новиграде. Это крупнейший и самый уважаемый аукцион для коллекционеров; со всего мира туда съезжаются любители раритетов, антиквариата, редких произведений искусства, уникальных предметов и всяческих курьезов. Чтобы вступить во владение каким-нибудь феноменом для своей коллекции, эти чудаки торгуются как сумасшедшие; разные экзотические вещи у Борсоди уходят порой за астрономические суммы. Дороже не продать нигде.

– Говори, Пратт. – Ведьмак стянул рубашку. – Слушаю тебя.

– Аукционы в доме Борсоди проводятся раз в квартал. Ближайший состоится в июле, пятнадцатого. Вор обязательно появится там с твоими мечами. При некоторой доле везения ты сумеешь их у него отобрать, прежде чем он их выставит.

– И это все?

– Это совсем немало.

– Личность вора? Или посредника?

– Личности вора я не знаю, – отрезал Пратт. – А посредника не сдам. Это деловой мир, здесь свои законы, правила и не менее обязательные обычаи ведения дел. Я бы потерял лицо. Я и так выдал тебе достаточно много за то, чего от тебя требую. Выведи его на арену, Микита. А ты пойдешь со мной, Лютик, тоже полюбуемся. Чего ты ждешь, ведьмак?

– Я так понимаю, мне выходить без оружия? Мало того, что по пояс голым, так еще и с пустыми руками?

– Я обещал гостям, – объяснил Пратт медленно, как ребенку, – нечто такое, чего до сих пор никто не видывал. Ведьмака с оружием уже видели.

– Ясно.

Он оказался на арене, на песке, в круге, обозначенном вкопанными в почву столбами, залитом трепещущим светом многочисленных ламп, подвешенных на железных прутах. Слышал крики и свист, «виват» и «браво». Видел над ареной лица, раскрытые рты, возбужденные глаза.

Прямо напротив него, на противоположном краю арены, что-то зашевелилось. И прыгнуло.

Геральт едва успел сложить запястья в Знак Гелиотропа. Знак отбил и отшвырнул атакующую тварь. Аудитория взорвалась единым криком.

Двуногий ящер напоминал виверну, но был меньше нее, размером с крупную собаку. Зато морда у него была гораздо крупней, чем у виверны. И гораздо больше зубов в пасти. И гораздо более длинный хвост, на конце тонкий, как бич. Этим хвостом ящер энергично размахивал, мел им песок, хлестал столбы. Наклонив голову, он снова прыгнул на ведьмака.

Геральт был готов, ударил его Знаком Аард и отбросил. Но ящер успел достать его концом хвоста. Аудитория снова взвыла. Завизжали женщины. Ведьмак почувствовал, как на обнаженном плече у него растет и вспухает след удара, толщиной с колбасу. Он уже понял, зачем ему было приказано раздеться. Опознал он и врага. Это был вигилозавр, специально выведенный ящер, подвергнутый магической мутации, использующийся для стражи и охраны. Дело выглядело паршиво. Вигилозавр воспринимал арену как место, охрану которого ему доверили. А Геральт был на ней незваным гостем, которого следовало обезвредить. А в случае необходимости – уничтожить.